Прах херувимов

Ларик согласно кивнул. Он и Яська, все ещё прижимающая к себе находку, проводили эксперта настороженными взглядами.

– Почему не сказал, что это ты делал диетологу татуировку? – Яська внимательно посмотрела на Ларика, когда Алина скрылась из поля зрения. – Твоя работа, верно?

– А что это теперь изменит? – печально ответил друг вопросом на вопрос.

– Она всё равно узнает, – покачала головой Яська. – И подумает: тебе есть что скрывать.

– Но мне же нечего скрывать, – пожал плечами Ларик. – Пусть думает, что хочет. Лишь бы больше не приходила со своими вопросами.

Глава третья. Мастер слышит знакомую песню

«Эни, бэни, рики, таки» неслось вслед Ларику, бежавшему через густую, очень высокую траву. Это был лес, и всё в нём ощущалось невероятно огромным, как не бывает в привычном мире, выглядело так, будто мастер попал в страну великанов. Трава била его не только по ногам, а и по лицу, дотягиваясь до глаз. Хлёстко и больно, оставляя жгущие полосы на руках и щеках. Но сильнее боли был ужас перед тем, что преследовало Ларика.

– Эни, бени, рики, таки

Скоро Ползень тебя схватит

Печальное посвистывание сочилось жуткой нежностью, непостижимой человеческому разумению. И эти обещания запредельной ласки нисколько не обманывали. Едва ветер доносил обрывки шипения, ноги сразу становились ватными. Голос парализовал, словно пытался набросить издалека мягкое, но беспощадное лассо, обвивал тугим коконом, стреножил. Сквозь сопротивление собственного тела, которое замирало от ужаса, отказывалось слушаться, Ларик опять рвался неизвестно куда, только бы подальше от этого жуткого голоса.

– Буль, буль, буль, кораки, шмаки,

Засвистят с вершины раки

Дерзкий свист залихватски и весело ударил в затылок, чуть не сбил с ног. Словно кто-то попал в голову тяжёлой веткой. Ларик покачнулся, но устоял. И бросился дальше. Этот бег растянулся, кажется, на целую вечность.

Рывок. Сопротивление. Ещё рывок. Ноги не слушаются. Опять рывок. Пробуксовка.

Трава, сквозь заросли которой стремился уйти от погони Ларик, на глазах чернела. Умирало всё живое от смердящего дыхания этого нечто. Оно ползло, шипя и грохоча. Ломало огромные деревья, выворачивала непокорных с корнями, сметало всё на своём пути.

– Ноки, роки, риглез, руди

Не услышат криков люди

Мастер и не думал кричать, осознавая безнадёжность любых призывов о помощи. Этот мир пуст и безлюден, как в самом начале времён. Один маленький человек и огромное нечто, зачем-то преследующее его.

Нога зацепилась за стремительно умирающую траву. Ларик попытался удержаться, хватаясь за воздух, но колени предательски ослабли, и он рухнул на землю, прямо в горячую золу, которой покрывалось всё, что до этого цвело и благоухало. Взметнувшийся пепел упал на него, сразу запершило в горле, слезами разъело глаза. Чёрными грязными руками Ларик схватился за лицо, пытаясь вернуть нормальное зрение, надавил пальцами на тут же закрывшиеся веки.

– Это будет наш экстаз

Эус, бэус, дэус – батц!

Сквозь пелену пепла медленно проявлялся мир. Перед Лариком, который одной рукой тёр глаза, а другой погрузился в золу, смутно обрисовалась небольшая скрюченная фигура. То, что непонятно каким образом возникло перед упавшим Лариком, преграждало ему единственную дорогу к маловероятному, но спасению. И оно тоже было чудовищным, хотя и зримым. Существо, скорченное под тяжёлым и выгнутым панцирем черепахи и торчащими в разные стороны лапами лягушки. На месте носа выступал острый загнутый клюв.

ОНО пронзительно вытаращило на Ларика круглые, обиженные глаза и проквакало:

– Ты не должен был убегать от родителей! Плохой, плохой, ужасный мальчишка! Ты должен быть наказан. Я с удовольствием накажу тебя, Мошка!

Ларик, все ещё боясь оглянуться, прислушался. Шипящая песня доносилась издалека, но не прекращалась. Выхода у него нет. Придётся бороться с этим омерзительным существом. Из-под панциря разметались редкие мокрые пряди, с них стекала вода, мешаясь с пеплом и золой. Чудовище прочитало в глазах у человека решимость и утробно захмыкало, причмокивая после каждого слова:

– Давай, давай! Только дотронься до меня, и я вырву твои внутренности, гадкий мальчишка! Ах, как сейчас выпью всю твою кровь. И, поверь мне, лучше я, чем Ползень. Ты же не хочешь стать его обедом? Тогда иди ко мне!

Птице-черепаха плотоядно облизнуло свой клюв длинным малиновым языком. Уже совсем невидимое из-за пыли небо прорезала жуткая раскоряченная во все стороны молния, и на секунду в её вспышке показалось, что с кончика клюва свисает густая капля крови.

Всё ниже и ниже чудовище наклонялось над ним. Ларик, содрогнувшись от омерзения, выбросил вперёд руку, сжатую в кулак…

Чёрный квадрат густоты накрыл всё.

– Ковер ап, – загрохотал он, – ковер ап, значит, прятать.

***

Ларик открыл глаза. Понял, что лежит, скрючившись на своей постели, прижимая руку к сердцу. И давит, сам давит с невероятной для спящего человека силой на грудь. Словно хочет проломить её, как птицу из клетки выпустить боль.