Практические советы Порфирия Иванова

Дома уже спали, окна были темны. Да и во всем селе не светилось ни единого огонька, собаки примолкли, словно все вымерло. Паршек вдруг ощутил ужас одиночества. Огромное звездное небо засасывало его в свою бездонную высь; на какое-то мгновение ему даже показалось, что он никогда уже не сможет опуститься вниз и будет вечно блуждать между звездами, пока не придет его смертный час. Тогда рухнет он наземь с этакой-то высоты и разобьется, как стакан. Иссохший на солнце и ветру, он будет столь прозрачным и бестелесным, что, возможно, в том, что от него вернется на землю, никто и не признает Паршека. Будут говорить о нем, что сгинул неведомо где в смутные годы после революции и гражданской войны.

Нечто странное творилось с его телом, оно словно не имело веса, парило над землей. И вдруг Порфирия осенила страшная догадка: уж не расстался ли он со своим бренным телом, запустив в небеса невесомую душу? Тогда, собрав всю волю, Паршек устремился к земле…

Он проснулся утром на своем сеновале, голова была на удивление ясной, светлой, но давешний вечер выпал из памяти. Он ничего не мог вспомнить, как ни напрягался. Направляясь к дому, во дворе встретил своего закадычного дружка Ивана, который, хитровато посмеиваясь, спросил, протягивая руку для приветствия:

— Чем тебя ведьма напоила? Рассказывай.

— Какая ведьма? Что ты сочиняешь? — возмутился Порфирий.

— Не прикидывайся, ведь ушел с нею какое-то снадобье пить.

— Слушай, объясни, что ты плетешь. Видно, я вчера лишку хватил, ничего не помню, хоть убей!

— Так тебе вдобавок и мозги отшибло?! Ну, Паршек, ты даешь!

— Впервой, что ли, нам перебирать? Чему удивляться?

— Не знаю, Паршек, выпили мы самую малость, потом на бугре буянили, вот тогда-то и появилась она…

— Кто?

— Ведьма наша, Ивановна. Позвала тебя, ты и пошел за ней, как теленок.

— Зачем я ей понадобился? — недоумевал Порфирий.

— Позвала она тебя, чтобы какую-то тайну открыть, а оказалось, что память отшибла. Ведьма есть ведьма, — многозначительно сказал Иван. — Слава Богу, хоть жив остался. Парни шутили, что она тебя на себе женить хочет…

— Типун вам на язык!

— Ладно, не серчай. Коль ничего не помнишь, значит, ничего и не было, — миролюбиво заключил Иван.

Порфирий не знал, верить ли другу, может, выдумал он все, разыгрывает? Поэтому поспешил переменить тему разговора. Случай этот забылся, вспомнился много лет спустя…

ЖИТИЕ, УЧЕНИЕ И ДЕЯНИЕ

Порфирий Корнеевич Иванов родился 20 февраля 1898 гола на Украине в тридцати пяти верстах от Луганска в селе Ореховка в семье шахтера. Вот как он сам вспоминает об этом периоде жизни: «Наша семья состояла из 11 душ: из них 9 детей и мать с отцом, я — Паршек — самый старший из всех пятерых сыновей. Отец, Корней Иванович, всю свою жизнь проработал в шахте, он был ручного труда зарубщик. Разве его руки смогли всех нас, родившихся в то время детей, прокормить? Тогда шахтеров презирали, а больше придерживались хлебороба-крестьянина, ему почет как хозяину посылали. Мать моя, Матрена Григорьевна, занималась на дому — пряла и ткала холст людям. Все лежало на матери: сама она кроила, сама шила, кормила и одевала всех нас. Жили материально очень бедно, на заработанные гроши наша семья существовать не могла».

Как большинство сельских мальчишек, Паршек ходил в церковно-приходскую школу, однако, проучился в ней всего четыре года, нужно было помогать родителям.

«С раннего детства я был очень впечатлительным и любознательным ко всей природе, ко всей окружающей жизни и страшно, до слез, жалел людей, особенно бедных. Я видел вокруг себя, как люди болеют, страдают и умирают до времени, потому что они не имеют средств и умения сопротивляться природе, ее страшным силам: холоду и болезням.

Еще когда мне было семь лет, и дедушка мой на моих глазах упал и погиб от вихря в степи, во мне вместе с горем и страхом зародилось и загорелось зернышко идеи необходимости познания природы и самозащиты от нее. С тех пор это зернышко где-то росло во мне и не давало покоя, болезнь и гибель людей во время холеры в 1913 году и все, что я продолжал видеть вокруг себя в жизни, не давало мне забыть про него, питало и возбуждало во мне зернышко».

Из письма И. В. Токарева, земляка П. К. Иванова:

«По рассказам моего дяди, М. Е. Токарева, уже в детстве наблюдалось что-то необычное в Паршеке. Его можно было увидеть среди детей босым и раздетым в любое время года. По стерне, колючкам, камням ходил необутым. Носил он порты домотканые деревенского покроя, в которых сзади висела большая мотня, по-ореховски ее называли „корна“. У Паршека корна была большая, из-за этого дети его дразнили, дергали за мотню и если не успевали убежать, получали от него по голове.

После уборочных работ население села выезжало на поляны за Ореховку, в так называемую балку Скелетовую, там дневали и ночевали, длилось это до дня Покрова. Лист с деревьев осыпался, иней появлялся на траве по утрам, мы, пастухи, уже одевались и обувались, а Паршек ни на что не обращал внимания заявляя, что ему не холодно. А было ему тогда 12–13 лет…