Практические занятия по русской литературе XIX века

Именно потому, что в центре романа — герой с гипертрофированным сознанием, натура впечатлительная, остро и чутко реагирующая и вместе с тем стоящая перед решающим выбором, большую роль в романе играют сны. Сны являются не только способом характеристики героя, они имеют большое композиционное значение. Сны возникают в моменты наибольшего умственного смятения и душевного напряжения героя, завершают один из этапов его исканий и предваряют дальнейшее развитие событий и даже их будущее отражение в сознании Раскольникова. В снах еще ярче, чем в реальности романа, переплетаются разные временные пласты. Прошедшее, настоящее и будущее героя даны в нерасторжимом единстве.

Заметки и наброски Достоевского к роману свидетельствуют о том, что он придавал снам Раскольникова значение своеобразного контрапункта, гармонически сводящего все разорванные нити сознания героя. В одном из раниих проспектов романа, когда характер Раскольникова развивался в русле «трагического злодея», раскаивающегося грешника, Достоевский несколько раз после неправедных поступков героя («накутил вчера»), после преступления выделяет курсивом — Сон. В одном из планов сон очень точно мотивирован переломным состоянием сознания героя: «Почему всё потеряно? Ребенок. Кто мне запретит любить этого ребенка? Разве я не могу быть добрым? Помолился. Тут‑то и «Сон» (489). И еще раз: «И тогда, когда уж я стану благородным, благодетелем всех, гражданином, я покаюсь. Помолился Христу, лег и Сон» (490).

Встреча с «чиновником с бутылкой» будоражит мысль Раскольникова, подводит его ко многим новым вопросам, которые с такой отчетливостью не вставали перед ним раньше. Именно (здесь Достоевский думает дать сон. В одном из ранних вариантов Раскольников хочет честной полезной деятельностью искупить преступление: «Онначинает говорить с жаром о деятельности, как он начнет с работы на бирже, Гас.И выходит дрожа от жару… (NB. Еще что‑нибудь, что смущает его, он ищет примирения). Вспоминает о чиновнике. NB. Сон» (498).

Достоевский постепенно, в связи с вырабатывающимся жанром философской трагедии, отказывается от иллюстративной роли снов, в которых только конкретизируются и уточняются думы и ощущения героя. Так, он не реализует в романе два сна: один, когда герой мечтает о будущем (541), второй — «гадкий, унизительный, мальчишнический сон про то, как его ловит Порфирий» (562) [176]. Достоевского интересует не драма частного сознания преступника, а драма сознания, отразившего всеобщие вопросы. Поэтому он оставляет сны в наиболее драматических, напряженных и обобщающих моментахповествования.

Сны в романе были настолько важны для Достоевского, что он предпослал даже «теоретическое» обоснование первому и композиционно очень важному сну Раскольникова. «В болезненном состоянии сны, — пишет Достоевский, — отличаются часто необыкновенною выпуклостью, яркостью и чрезвычайным сходством с действительностью. Слагается иногда картина чудовищная, но обстановка и весь процесс всего представления бывают при этом до того вероятны и с такими тонкими, неожиданными, но художественно соответствующими всей полноте картины подробностями, что их не выдумать наяву этому же самому сновидцу, будь он такой же художник, как Пушкин или Тургенев. Такие сны, болезненные сны, всегда долго помнятся и производят сильное впечатление на расстроенный и уже возбужденный организм человека» (46—47). Здесь Достоевский обращает внимание на то, что в снах более всего обнаруживается работа «подсознания». В них, по его мнению, всплывает то, что сильно в натуре, но что может быть подавлено разумом или не проявлено им, то, что дано человеку в ощущениях, но не в сознании. Для Достоевского это наблюдение важно не только как принцип раскрытия характера, но, видимо, и как литературная традиция, которую он продолжает. Не случайно здесь упомянуты Пушкин и Тургенев. Пушкин с его сном Гринева о Пугачеве, видением Германна в «Пиковой даме», имеющими исключительное композиционное значение и заключающими в себе квинтэссенцию драматизма последующих событий, Тургенев с его повестями, в которых напряженная работа сознания героя часто выявляется именно в его снах, — литературные предшественники Достоевского. Достоевскому представляется, что «болезненные сны» его героя достоверны и художественно оправданы не менее, чем у его предшественников — Пушкина и Тургенева.