Практика на Лысой горе

Осмотрелась по сторонам и так и замерла с раскрытым ртом: вниз сбегала горная тропка, там блестело озеро – синее-синее, словно кто вылил в него всю небесную лазурь. Берега реки зеленые, с желтыми и белыми цветочками. Солнечные лучи наполнили воздух едва различимым золотом. А там дальше виднеются зеленые вершины. На Карпаты-то как похоже! Правда, я никогда там не была. Разве что фотографии видела, но… На душе вдруг стало как-то тепло и уютно, словно долго-долго шла и наконец-то оказалась… дома.

«Странное гадание, – подсознательно отметила я, – вроде просили показать возлюбленного, а тут на тебе – прогулка по горам. Впрочем… если горы лучше возлюбленного, то я совсем не возражаю».

Птицы звонко пели, солнце пригревало, губы невольно растянулись в улыбке. Красотища-то какая! Так бы вниз и сбежать, до самого озера, и с разбегу – плюх! И плевать, что одежда намокнет или вода холодная! Не боюсь холода!

Отбросив в сторону сомнения, я побежала вниз, чувствуя нарастающий задор и азарт.

– Эге-ге-гей! – разлетелся по долине голос и тут же эхом вернулся назад.

Вдруг где-то трубно зазвучал зов трембиты, словно вторя мне. По спине почему-то пробежали мурашки.

Я остановилась и резко обернулась. Невольно ойкнула, когда чуть не врезалась носом в чью-то широкую грудь.

– Что ж ты такая неосторожная, панна? – ласково укорили меня, плечи несильно сжали.

Чугайстрин, точно он. Даже запах тот же – листвы и дождя. Подняла голову и смело глянула в небесно-голубые глаза. Он смотрел внимательно, спокойно, с уверенностью. Ишь какой! Хозяин. Впрочем, что он там говорил? Ивано-Франковск? Неудивительно тогда: как раз горы высокие да озера синие, глубокие, чистые.

– Нормально, – отмахнулась я.

А он только улыбнулся. И в глазах будто огоньки вспыхнули. Взял мое лицо в ладони и вдруг прижался к губам. По венам пронесся жар, голова пошла кругом, листва, дождь и… почему вдруг земля ушла из-под ног? А Чугайстрин держит крепко, целует горячо, так, что самой хочется приподняться на носочки, обвить шею руками, и…

* * *

– А что ты так залетаешь, шановный? – невинно улыбнулся Цимбалист и склонил голову набок, русые кудри скользнули по плечу, на мгновение стал виден багровый рубец на шее – метка от боев с мольфарами разных лет. – Может, мы тут чем неприличным занимаемся, а ты вот так… Стучаться надо.

Чугайстрин не обратил внимания на заявление Цимбалиста и плюхнулся в первое попавшееся кресло, потом перевел мрачный взгляд на Вий-Совяцкого:

– Что он тут делает?

Отвечать не хотелось. То есть не совсем отвечать, а выкладывать правду, которая Чугайстрину совсем не понравится. Сохраняя невозмутимое выражение лица, Вий-Совяцкий пронаблюдал, как бесенок резко поскакал к Чугайстрину, уцепился за штанину и принялся карабкаться по ноге, к колену.

– В гости зашел, – ровным голосом ответил Цимбалист, – знаешь ли, на моей полонине все чужие ходят, все покой тревожат. А последний гость так вообще – окаянный да нерадивый – хотел меня с Чумацкого Шляха сбросить. И приемы-то все мольфарские использует, а от самого так и тянет силой фейри, так и несет. Уж я-то еле удержался, думал, звезды все пообсыпаются к дидьку лысому. – С каждым словом голос Цимбалиста становился все ласковее, все слаще, только в глазах загоралась неприкрытая ненависть. – Вот как думаешь, Григорий Любомирович, откуда бы это фейри взяться на Чумацком Шляхе? Дорога хоть и длинная, петляет по небу туда-сюда, однако все ж далековато будет от края фейри с холмов. Как бы он мог забрести, а?

Чугайстрин слушал, стиснув зубы; губы аж побелели, голубые глаза нехорошо прищурились. И смотрел он прямо на Цимбалиста, будто хотел испепелить на месте, да только нельзя – ковер ректорский попортит. Даже крутящийся на коленях бесенок, и тот не мог отвлечь.

Вий-Совяцкий некоторое время с любопытством наблюдал за противостоянием взглядов, ожидая, кто же сорвется первым. Однако оба упертых барана даже не думали отступать. Прождав еще некоторое время, он звучно хлопнул ладонью по столу.

– Ну, хватит, чай, не маленькие.

– Ой ли? – мрачно отозвался Чугайстрин и тут же снова прищурился: – А коль не вернет мне Андрейку, тоже скажешь, что не маленькие?

– А нечего заморских красавиц совращать, Григорий Любомирович, – почти промурлыкал Цимбалист. – Вот был бы как все нормальные мольфары – и беды бы не было. А так… Я еще подумаю. Пусть походит у меня там, поблуждает, коль решился в гости заглянуть.

Послышался треск, Чугайстрин посмотрел на сломанное быльце кресла и медленно положил его на пол. Бесенок, заметив, что может начаться бедлам, навострил уши.

– Не по своей воле заглянул, – буркнул Чугайстрин, – сам знаешь.

Цимбалист перевел невинный взгляд на Вий-Совяцкого:

– Шановный пан ректор, ты уж ему скажи, что меня не волнуют причины. Коль пришел – значит, желал. А раз желал – значит, попал.

Это самое «попал» прозвучало столь двусмысленно, что тому оставалось только вздохнуть. Век бы жить – на этого злыдня не попадать! Кстати, о злыдне…

– Помочь он нам взялся, – медленно произнес Вий-Совяцкий, глядя на Чугайстрина. – Злыдня от нашего университета отвадит.