Читаем Праславянские и восточнославянские этимологии полностью

Сопоставление славянского слова с албанским существенно и еще в одном отношении: оно так или иначе требует от нас отказаться от понимания формы *mirъ, как исходного существительного с архаичным суффиксальным *‑r‑ того же характера, что и в слав. *darъ ~ греч. δῶρον[13]. Скорее, ввиду грамматического статуса алб. mirë, естественно было бы видеть в славянском субстантивированное прилагательное на *‑ro‑ типа *rъdrъ ‘красный’ или *ostrъ ‘острый’ — в соответствии с проницательным замечанием Мейе[14]. В таком случае, скорее всего не имеет прямого характера и семантическая деривация от значения корня *mēi‑ ‘связывать’ к *mirъ ‘дружба, согласие, спокойствие’ — развитие здесь должно было быть опосредовано адъективным значением ‘милый, любимый’. В целом же, у нас есть достаточные основания, чтобы говорить о славяно-албанской изоглоссе, четко выделяющейся на фоне других корневых соответствий *mēi‑.

Слав. *paxъ

Наряду с вынесенной в заголовок формой, обозначающей ‘пах’ (болг. пах, чеш. pach, рус. пах), могут с уверенностью реконструироваться и формы *paxa, а также *paxy, род. пад. *paxъve со значением ‘подмышка’: польск. pacha, рус. паха, укр. паха, пахва, блр. пахва (Фасмер III, 220). Оставляя в стороне давно оставленные за некорректностью или необоснованностью сближения[15], убеждаемся в том, что и формально приемлемые этимологии слав. *paxъ едва ли могут рассматриваться сегодня как правдоподобные. Вопреки Брюкнеру (Brückner, 389), случайный характер носит сходство нашего слова с чеш. paže ‘плечо’, словац. podpažie ‘подмышка’ (к *pazъ?). С другой стороны, не слишком привлекательна идея о родстве *paxъ с др.-инд. pakṣá ‘часть тела, сторона, бок’ (Педерсен apud Фасмер III, 220), но также (и в первую очередь!) ‘крыло, перо’.

Известные проблемы порождаются, собственно говоря, не только семантикой слова (о чем ниже), но и особенностями его звукового строения, прежде всего, наличием немотивированного в историко-фонетическом плане интервокального *‑х‑. Как и в других подобных случаях, этимолог вынужден либо искать вне славянского материала соответствия, содержащие срединное сочетание *‑ks‑, что в данном случае не сулит серьезных результатов, либо исходить, оставаясь в рамках славянского, из презумпции аналогического или суффиксального происхождения *‑х‑.

Само сочетание значений ‘пах’ и ‘подмышка’ в одном слове достаточно ясно указывает на то, какой могла быть его исходная семантическая структура. Несомненно, перед нами не старое название части тела, а инновация, направленная на то, чтобы создать анатомический термин, который восполнял бы лакуны старой, унаследованной от индоевропейского системы наименований; в этой системе, как известно, имелась лишь сравнительно скудная номенклатура конечностей и, в особенности, сгибов и соединений конечностей. Видимо, и в нашем случае речь идет о создании термина типа iūnctūra или iūnctus (на основе iungō ‘соединять’), а значит, можно было бы предполагать и похожую мотивацию, лежащую в основе слав. *paxъ.

Исходя из этого, кажется перспективным сопоставление слав. *paxъ, *paxa ‘пах, подмышка’ ← ‘соединение’ с *pojiti ~ *pajati ‘связывать, соединять’ (и далее — ‘паять’, если только *pajati в этом значении не является омонимом, продолжающим *pojiti ‘поить’, см. Фасмер III, 224; Machek² 468). Хотя большее распространение получило префиксальное образование *sъpojiti ~ *sъpajati, бесприставочная форма *pojiti также сохранилась в западнославянском; чеш. pojiti, польск. poić. В таком случае *paxъ так же относится к *pajati ~ *pojiti, как *maxъ и *maxati — к *majati, *směxъ — к *smьjati (), *grěxъ — к *grě(ja)ti и *spěxъ — к *spěti (ср. ЭССЯ 7, 115), то есть представляет собой образование с суф. *‑х‑ из старого *‑s‑. Существенной особенностью (применительно как к *paxъ, так и к *maxъ) является, правда, то, что эволюция *‑s‑ > *‑х‑ не обусловлена фонетическими факторами (в отличие от *směxъ, *grěxъ и *spěxъ) и, видимо, осуществилась по аналогии, примерно так же, как подобный процесс протекал во флексии[16].

Рус. парень

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы
Собрание сочинений в пяти томах (шести книгах) Т. 5. (кн. 1) Переводы зарубежной прозы

Том 5 (кн. 1) продолжает знакомить читателя с прозаическими переводами Сергея Николаевича Толстого (1908–1977), прозаика, поэта, драматурга, литературоведа, философа, из которых самым объемным и с художественной точки зрения самым значительным является «Капут» Курцио Малапарте о Второй Мировой войне (целиком публикуется впервые), произведение единственное в своем роде, осмысленное автором в ключе общехристианских ценностей. Это воспоминания писателя, который в качестве итальянского военного корреспондента объехал всю Европу: он оказывался и на Восточном, и на Финском фронтах, его принимали в королевских домах Швеции и Италии, он беседовал с генералитетом рейха в оккупированной Польше, видел еврейские гетто, погромы в Молдавии; он рассказывает о чудотворной иконе Черной Девы в Ченстохове, о доме с привидением в Финляндии и о многих неизвестных читателю исторических фактах. Автор вскрывает сущность фашизма. Несмотря на трагическую, жестокую реальность описываемых событий, перевод нередко воспринимается как стихи в прозе — настолько он изыскан и эстетичен.Эту эстетику дополняют два фрагментарных перевода: из Марселя Пруста «Пленница» и Эдмона де Гонкура «Хокусай» (о выдающемся японском художнике), а третий — первые главы «Цитадели» Антуана де Сент-Экзюпери — идеологически завершает весь связанный цикл переводов зарубежной прозы большого писателя XX века.Том заканчивается составленным С. Н. Толстым уникальным «Словарем неологизмов» — от Тредиаковского до современных ему поэтов, работа над которым велась на протяжении последних лет его жизни, до середины 70-х гг.

Антуан де Сент-Экзюпери , Курцио Малапарте , Марсель Пруст , Сергей Николаевич Толстой , Эдмон Гонкур

Языкознание, иностранные языки / Проза / Классическая проза / Военная документалистика / Словари и Энциклопедии