«Правь, Британия, морями»? Политические дискуссии в Англии по вопросам внешней и колониальной политики в XVIII веке

Вернемся к отношениям между Англией и ее союзниками в годы войны за испанское наследство. Трения с Голландией имели место в течение всех лет войны. Они касались как экономических, так и политических вопросов. Посол Матвеев писал в Россию: англичан раздражало, что голландцы ловили сельдь у берегов Шотландии, «и великую прибыль, развозя во Францию, в Гишпанию и в Италию, получают» <67>. Вообще в парламенте постоянно звучало мнение, что торговля с Францией, которую, несмотря на войну, Голландия продолжала, должна быть прекращена. Кроме вопроса о «барьере» во Фландрии, острым был вопрос о Гибралтаре. Анонимный памфлетист, сторонник Уолпола, признал позднее: «Даже союзники не хотели, чтобы это важное место (Гибралтар – А. С.) принадлежало нам» <68>. Болингброк подмечал «завистливый взгляд голландцев, направленный на наши привилегии и исключительное право владеть Гибралтаром и островом Менорка» <69>. В парламенте и прессе Англии звучало мнение, что голландцы не выполняют в полном объеме своих обязательств по субсидированию членов Великого Союза, и это бремя тянет одна Англия. Это признавали даже виги, но они считали, что это не повод для ссоры с главным союзником. В 1708 г. известный вигский публицист и политик Аддисон, косвенно признавая невозможность для Голландии полностью вносить свою квоту, писал, что «слабости союзников – доказательство того, что надо удвоить наши усилия, а не свертывать борьбу с врагом» <70>. Много позже, когда борьба за Утрехтский мир осталась далеко в прошлом, Болингброк признал: «Голландцы не сократили свою торговлю и не переобременили ее налогами. Они вскоре изменили размер своего вклада и все же даже после этого испытывали затруднения. Как бы то ни было, следует, однако, признать, что они напрягали все свои силы, они и мы оплачивали все счета войны» <71>.

До времени, когда тори начали дипломатическую подготовку мира, англо-голландские противоречия оставались в известной мере в тени. Английский историк Д. Кумбс писал: «Во время войны отношение британцев к голландцам было показателем их отношения к войне в целом. Развертывание кампании против голландцев было фактором в борьбе тори за заключение мира» <72>. Характерно, что он видел истоки разногласий в различном отношении британских политиков к республиканскому устройству Генеральных Штатов. В 1711–1713 гг. главным объектом критики в Англии стал «первый договор о барьере» 1709 г., поскольку в нем признавалось право Голландии на контроль над фландрскими городами в обмен на гарантии протестантскому наследованию по ганноверской линии. В знаменитом памфлете Свифта упор делался на то, что это противоречило экономическим интересам Великобритании: «Голландцы станут полными хозяевами в Нидерландах, установят там свои пошлины, ограничения и запрещения, разовьют шерстяную мануфактуру, которую будут сбывать в Германии» <73>. Он также считал, что гарантии по вопросу о престолонаследии лишь наносили ущерб безопасности Англии. Во время дебатов в палате общин (февраль 1712 г.) Сент-Джон заявил, что «барьер» был барьером не против Франции, а против Австрийской империи. Большинством в 238 голосов против 104 палата постановила, что договор 1709 г. был «разрушительным и бесчестным для английской нации» <74>. Подписавшего договор виконта Тауншенда палата объявляла «врагом нации». В результате дипломатического давления в январе 1713 г. Голландия была вынуждена согласиться на подписание второго «договора о барьере», заложившего основу для соответствующих статей Раштадского мира. По нему голландский «барьер» был значительно урезан, а Южные Нидерланды перешли австрийскому императору.

Португалия присоединилась к Великому Союзу в 1703 г. во многом благодаря активной деятельности британского купца и дипломата Джона Метуэна. Борьба за присоединение Португалии была одновременно борьбой за вытеснение французов с португальского и бразильского рынков <75>. Португальский король Педро обязался собрать армию, часть которой содержалась за его счет, а также за счет субсидий союзников, то есть фактически Англии. Однако виги рассчитывали не только на португальских солдат, но и на использование португальской территории как плацдарма для развертывания войны в Испании. На это указывал Метуэн <76>. Было еще одно важное соображение. Как отмечалось в анонимном вигском памфлете, «вовлечение португальского короля дало нам отличный порт и удобство для ведения войны в Испании» <77>. Историк Ст. Конн справедливо заметил, что пока Гибралтар еще не был должным образом укреплен, именно контроль над Лиссабоном позволил сохранить его <78>. Наряду с политическим договором между двумя странами был подписан торговый договор, который, по признанию известного вигского публициста Р.Стила, позволил «Португалии, посылавшей нам золото в обмен на шерстяную мануфактуру, на время войны заменить для нас Испанию» <79>. Метуэн более чем откровенно заявлял в парламенте, что этот договор сведет португальскую шерстяную промышленность на нет благодаря свободному притоку английской мануфактуры <80>.