Права нации: Автономизм в еврейском национальном движении в позднеимперской и революционной России

Тогдашние представления об автономизме варьировались от ограниченных требований культурной автономии до максималистской мечты о еврейском национальном собрании и особом министре по еврейским делам. Уровень автономистских требований конкретной политической группы, как и следовало ожидать, был неразрывно связан с ее представлением о еврейском народе. В первые годы ХХ века и еврейские социалисты, и либералы пережили существенную трансформацию: уйдя от космополитизма, они пришли к более отчетливому пониманию, что евреи – это нация, нуждающаяся в особых правах именно как отдельная группа. В какой именно сфере – религии, языка, территории или духовной жизни – тот или иной деятель требовал автономии, зависело и от его политических взглядов, и от того, в чем именно он видел суть «еврейства». Недавно ряд ученых занялся пересмотром и переоценкой периода с 1881 по 1917 год – эпохи, которая обычно ассоциируется с переходом еврейской интеллигенции от либерального интеграционизма на более радикальные позиции (как у социалистов, так и у националистов), – и в итоге сложилось мнение, что политическая идентичность евреев оставалась, по сути, многослойной13. В наши дни появилось множество важных исследований (в том числе Натаниэла Дойча, Джеймса Лёффлера, Кеннета Мосса, Габриэллы Сафран и Джеффри Вейдлингера), посвященных взаимосвязи еврейской культуры и новой еврейской идентичности в позднеимперской и послереволюционной России14. В позднеимперской России, как и в других странах, многие евреи пытались строить личную идентичность на ощущении принадлежности одновременно и к еврейству, и к тому обществу, в котором они жили. В Российской империи выстраивание подобной идентичности довольно очевидно и осознанно проявилось и во внезапном обращении русскоязычных еврейских интеллигентов к идишу в период между 1905 и 1917 годами, и в постепенном усвоении высокообразованными еврейскими юристами идей национализма. Разумеется, не всякая перемена взглядов должна рассматриваться как кризис идентичности. Мыслители, о которых пойдет речь в этой книге, хотя, без сомнения, и замечали множество противоречий в своей личной идентичности, главным образом были озабочены решением «еврейского вопроса» в России таким способом, какой устраивал бы российское еврейство15. Иными словами, они не изобрели понятие «еврейский народ» – они ощутили себя частью этого народа, и нередко это чувство настигало человека, долгое время существовавшего «на отшибе».

ЕВРЕЙСКИЙ СУВЕРЕНИТЕТ И АВТОНОМИЯ

В настоящее время связь между национальным суверенитетом и территорией, заключенной внутри конкретных границ, считается практически само собой разумеющейся. С середины XIX века национально-освободительные движения во всем мире сосредоточились исключительно на задаче вырвать из-под имперского контроля политический суверенитет для определенной территории. Однако, присматриваясь к этническому разнообразию западных губерний Российской империи и восточных регионов Австро-Венгерской империи, мы видим, что напряженные национальные проблемы того времени вовсе не всегда сводились к территориальному вопросу. До Первой мировой войны в городах и местечках этой части Европы жили друг подле друга различные по языку и религии группы людей, и ни одна из них не составляла большинства. Как в России, так и в Австро-Венгрии основные споры касались гарантий прав национальных меньшинств. Хотя в отличие от поляков, финнов, украинцев или балтийских народов евреи не могли добиваться в России территориальной автономии, они претендовали на право пользоваться родным языком, давать образование детям по своему усмотрению, создавать собственные университеты и в целом управлять своими делами.