Правая рука

Л. Платов Правая рука

От редакции

Перед боями у озера Хасан японских солдат для храбрости «накачивали» водкой. Винный перегар — вот чем был на практике хваленый «дух» императорской армии...

Но на этот раз отрезвление наступило очень быстро. От боевой спеси японских самураев не осталось и следа, когда на них обрушился великий гнев советских патриотов — героических бойцов Красной армии. Советские бомбардировщики и артиллерия своим огнем «сбрили» вершины сопок, на которых засели японцы, вместе с японскими укреплениями и солдатами. Советские танки и пехота сметали все на своем пути. Под проливным дождем пуль бойцы соревновались за честь первыми водрузить на вершине отвоеванной сопки победное красное знамя.

Это был великий подъем сил — подлинное вдохновение героев. Оно владело всем Дальневосточным фронтом, — от командующего до рядового бойца, от гранатометчика, прорывавшегося сквозь проволочные заграждения, до врача-хирурга, под грохот канонады делавшего операции в полевом врачебном пункте.

«Правая рука» — рассказ о замечательных людях советской военной медицины, о тех, кто не участвовал непосредственно в битве, но очень много сделал для победы. Это был весь медицинский персонал, работавший на фронте, — санитары, медсестры, врачи, няни в госпиталях. Их воодушевляли бессмертные слова Сталина о том, что в нашей стране самый ценный капитал — люди.

Достижения советской медицины, самой передовой в мире, исключительная, самозабвенная забота о раненых бойцах, героизм медицинского персонала в будничной работе — еще одна победа, одержанная нами у озера Хасан. 90 процентов (а в отдельных госпиталях 98 процентов) всех раненых бойцов получили возможность вернуться в строй.

Товарищ Ворошилов сказал, что мы победим малой кровью, — и на озере Хасан мы победили малой кровью.

1

Точно поезд прогремел по мосту...

Журба на мгновенье оглох и только видел, как беззвучно шевелятся губы на лице Петренко.

Осколок шрапнели скользнул по каске, оставив темный след. Голова была цела, только звенело в ней на тысячу ладов. Руки же как были, так и остались, окаменев, на гашетке пулемета. Сверху нажимали руки второго номера, продолжавшего безостановочно стрелять.

— Чего ты мне пальцы ломаешь! — сказал ворчливо Журба.— Я от пулемета никогда не уйду. Я живой...

Бой шел с полдня. Японцы отдавали советскую сопку вершок за вершком, цепляясь за каждую скалу, бугор, любое укрытие. В прорезь щитка видна была серая трава, дымившаяся от пуль.

— У нас никак вода кипит, — сказал снова Журба.

— Тут закипишь, — отозвался Петренко, еще проворнее подавая ленту.

От накалившегося пулемета шел пар.

Из обеих фляг Петренко перелил в кожух пулемета холодную ключевую воду.

Несколько капель упало ему на руку. Он слизнул их, — с утра бойцов томила жажда. Потом с сомнением щелкнул ногтем по фляге, — на дне чуть слышно плеснулась воща, — пододвинул Журбе.

— Все — в кожух! — сказал Журба, не оборачиваясь, и повел дулом влево, туда, где в груде камней сверкнули вдруг плоские штыки. По камням полоснула очередь, штыки исчезли.

— Честью ж вас, гады, просят, честью! — убедительно сказал Журба.

Веселое вдохновение боя нарастало в нем...