Правая рука

Разбросав ноги, горбатя сильные плечи, он как бы врос в пулемет. В ладонях жгло, — так крепко сжимал он гашетку. Гулкими ударами откликалось сердце на нервную дрожь пулемета.

Никогда еще так полно не жил он, как сейчас.

Сорванный голос донесся до них сквозь лязг, свист, уханье.

«За Сталина, вперед!» Это лейтенант Кульков повел бойцов в штыковую атаку. Он пробежал мимо, махнув маузером. Журба и Петренко поволокли пулемет следом.

Вдруг пахнуло на Журбу жарким ветром, как из раскрытой печи. Земля вывернулась из-под ног, и прямо перед собой он увидел облако...

2

Он подумал вначале, что это вспышки снарядов. Потом догадался, что смотрит в небо, по которому плывут облака. Он лежал навзничь.

Неподвижность его показалась ему странной, неестественной. Мысль бежала еще по инерции рядом с Петренко. Не уронить бы патронные ящики! Пулемет установить подле гряды камней, в брошенном японском окопе! И сразу очередь за очередью! Ленту, Петренко, ленту...

Медленно повернул он голову.

Справа было пусто. Руки не было. Только обломок плечевой кости торчал одиноко и страшно, белый, в кровавых лохмотьях...

Рядом вырос клубящийся черный столб. Поодаль другой, третий. В глаза брызнул песок.

Неуклюже повернулся Журба на левый бок и пополз, опираясь на локоть левой руки и подбородок.

Через минуту он остановился, прерывисто дыша. Что-то связывало его движения, потянуло, как гиря, назад, путалось в траве. Он оглянулся и сперва не узнал своей руки.

Она вытянулась, стала тяжелой, мёртвой, неотступно следовала за ним, оставляя в траве красную дорожку. Лежа навзничь, он не заметил ее, потому что она подогнулась под спину. Теперь, чудом каким-то держась на обрывках кожи и кровеносных сосудах, она волоклась сзади.

Зарывшись лицом в траву, — земля холодила горячий лоб, — он шарил по карманам. Где этот нож? Где — этот — нож?

Он хотел отрезать проклятую колоду, но ножа не было.

На минуту сознание его потускнело.

Его задевали по лицу высохшие стебли травы. Он лежал ничком на чужой шинели. Шинель двигалась. Он приподнялся.

— Лежи, друг, лежи.

Это был санитар. Низко пригибаясь к земле, он оттянул Журбу на шинели в ложбинку, где накоплялись раненые, уходившие с линии боя. Там санитар натуго перевязал Журбе руку жгутом, дал напиться и уполз обратно, в самое пекло, где грохали взрывы.

Журба лежал на спине, удивляясь своей слабости.

Небо странно звенело над ним. Звук становился все шире, басовитее, громче. Еще немного — и, кажется, жилы на висках лопнут от напряжения...

Тут увидел он головных бомбардировщиков красной флотилии. Скоро зарябило в глазах. То был второй налет нашей авиации, — под вечер шестого августа.

Небо громыхало, лязгало, точно было сшито из листового железа, по которому колотили кувалдой.

Журба представил себе вершину сопки, в дыму, в языках пламени и фонтанах черной пыли. Взрывались орудия, в щепы раскалывались японские укрепления, а снизу взбегали по склону атакующие батальоны. Черные от копоти и пота гимнастерки. Исцарапанные пулями каски. Штурм!

— Честью гадов просят! — пробурчал Журба и устало закрыл глаза.

3

Санитарную двуколку тряхнуло на повороте при спуске в овраг.

Все зелено было в этом овраге. Охапки еловых ветвей лежали поверх палаток. Издали могло показаться, что это и впрямь чащоба, дремучий лес.

Журбу положили на носилках среди других раненых. Где-то в кустарниках сонно журчал ручей. Журба с трудом поднял тяжелые веки. На него смотрели строгие глаза.

— Этого с рукой в жгуте, сейчас же к операции! — сказал молодой голос.

Несколько ароматных игл хвои упали Журбе на щеку, и полог палатки опустился за ним.

— Очень слаб, — сказал голос, — губы синие совсем. Ему придется крови подлить. Сестра! Нам доставили консервированную кровь?

Из глубины палатки ответили, что нет, кровь ждут с минуты на минуту.

— Ну, он-то ждать не может. А какая у него группа?

Быстрые пальцы расстегнули карман гимнастерки и вместе с воинским билетом вытащили карточку, где проставлена у каждого красноармейца группа его крови.

— Вторая, доктор. У меня тоже вторая. Разрешите мне...

— Вам дежурить еще, сестра.

— Ничего, я справлюсь, доктор.

— Хорошо. Приготовьте все для проверки группы.

Журба смутно понимал, что все это как-то касается и его, но мертвенная слабость сковала тело. На глазах, казалось, лежали медяки, как у покойников, — так тяжелы были веки. А голоса разговаривающих доносились издалека, точно с другого берега.

Монотонно дребезжала стеклянная банка...

Из забытья его вызвал слабый укол в вену.

Жизнь вливалась в него теплой струей. Маятник, чуть слышно тикавший в груди, задвигался быстрее. Голоса зазвучали явственнее, приближаясь с каждой минутой. Наконец, он смог открыть глаза.

Над его головой тонкие женские руки держали навесу банку с кровью. Уровень медленно падал.

— Чья кровь? — шопотом спросил Журба стоявшую в головах.

— Моя. Молчите.

— Молчу... Спасибо.

В прорези палатки он видел черное небо и нежное мерцание звезд. Значит наступила ночь? Вдали продолжали ухать орудия. Бой еще шел? Сопка не была еще взята?

Он заволновался и вдруг сказал умоляюще: