Правда

Он не успел. Господин Винтлер принадлежал к разновидности людей, считавших, что бодрое «эге-гей!» — наиболее остроумный ответ, который только возможно придумать. Таких людей обычным холодным приемом не остановишь.

— Так вот, копаюсь я сегодня утром в своем огороде, — сообщил он. — И представляешь, нахожу вот этот корень пастернака! Ну, думаю, тот молодой человек в словопечатне просто обхохочется, когда его увидит. Даже моя супружница не смогла удержаться от смеха…

К ужасу Вильяма, он запустил руку в коробку.

— Господин Винтлер, не думаю, что…

Но рука уже поднималась. Что-то громко заскребло по стенке коробки.

— Готов поспорить, молодая дамочка тоже не прочь похихикать.

Вильям закрыл глаза.

Он услышал, как удивленно ахнула Сахарисса.

— Право! Совсем как живой! Вильям открыл глаза.

— Так это ведь нос, — выдавил он. — Пастернак, похожий на шишковатое лицо с огромным носом!

— Возможно, йа делайт картинку? — осведомился Отто.

— О да! — воскликнул опьяневший от облегчения Вильям. — Да, Отто, сделай большую картинку господина Винтлера и его восхитительно носатого пастернака! Это будет твоей первой работой! Да, конечно!

Господин Винтлер просиял.

— А может, сбегать домой и принести ту морковку? — услужливо предложил он.

— Нет! — одновременно рявкнули Вильям и Хорошагора.

— Картинку делайт прямо сейчас? — уточнил Отто.

— А как иначе! — закричал Вильям. — Чем быстрее мы отпустим господина Винтлера домой, тем раньше он найдет очередной презабавный овощ, верно, господин Винтлер? Что будет в следующий раз? Стручок с ушами? Свекла, похожая на картофелину? Капуста с волосатым языком?

— То есть ты хотейт делайт картинку прямо здесь и прямо сейчас? — отчетливо произнося каждый слог, переспросил Отто.

— Да, здесь и сейчас!

— Скоро брюква должна поспеть, — сообщил господин Винтлер. — Я возлагаю на нее большие надежды.

— О, гут, гут… Герр Винтлер, сюда вертайся, — велел Отто, открывая линзу и прячась за иконографом.

Из ящика высунулся бесенок, держащий наготове кисточку. Свободной рукой Отто медленно поднял закрепленную на палке клетку, в которой дремала толстая саламандра; палец его лежал на курке, который должен был опустить на голову саламандры маленький молоточек — достаточно сильно, чтобы тварь взбесилась.

— Улыбочку, битте!

— Погоди, — вдруг вмешалась Сахарисса, — а разве вампир не…

Щелк.

Саламандра вспыхнула, залив комнату ослепительным светом и сделав тени еще более темными.

Отто заорал и упал на пол, схватившись за горло. Потом вскочил с выпученными глазами и на подкашивающихся, заплетающихся ногах заметался туда-сюда по комнате. Наконец он осел на пол за столом, нечаянно смахнув рукой бумаги.

— Ааргхааргхаааргх…

После чего наступила напряженная тишина.

Отто встал, поправил шарф, стряхнул пыль с одежды и оглядел обращенные к нему взволнованные лица людей и гномов.

— Йа? — резко осведомился он. — Вы что смотрейт? Нормальная реакция, и это ист всё. Йа работайт над этим. Свет любых видов ист моя пассия. Свет ист мой холст, тень ист мой кисти.

— Но сильный свет причиняет тебе боль! — воскликнула Сахарисса. — Он вреден вампирам!

— Да, несколько неприятственно, но ничего не поделайт.

— И такое происходит всякий раз, когда ты рисуешь картинку? — спросил Вильям.

— Найн. Иногда бывайт гораздо хуже.

— Хуже?

— Иногда йа превращайтся пепел. Но то, что не убивайт, делайт нас сильнее.

— Сильнее?

— Натюрлих!

Вильям перехватил взгляд Сахариссы. Ее глаза как бы говорили: «Мы его наняли. Неужели у нас хватит бессердечности выгнать его прямо сейчас? И не вздумай подтрунивать над его акцентом. Сам-то по-убервальдски хорошо говоришь?»

Отто настроил иконограф и вставил в него чистый лист бумаги.

— А сейчас, — весело произнес он, — мы делайт еще одну картинку. Все смеяться!

Доставили почту. Вильям привык получать определенное количество жалоб от своих клиентов, которые сетовали на то, что он не сообщил им о двухголовых великанах, эпидемиях и дождях из домашних животных, которые, по слухам, были зафиксированы в Анк-Морпорке. Его отец был прав в одном: пока правда надевает башмаки, ложь успевает весь мир обежать. Просто поразительно, насколько охотно люди верят в подобную чушь.

Но сегодняшние письма… Он словно бы потряс дерево, и на него посыпались орехи. В некоторых посланиях люди выражали недовольство тем, что он назвал эту зиму самой холодной, случались зимы и похолоднее; правда, авторы расходились во мнениях, когда именно. В одном письме говорилось, что раньше овощи были гораздо смешнее, особенно лук-порей. Еще один человек интересовался, как собирается поступить Гильдия Воров с нелицензированными кражами в городе. Другой утверждал, что все кражи и ограбления — дело рук гномов, которых нельзя было пускать в город и которые теперь воруют работу из ртов честных горожан.

— Сделайте раздел «Письма» и отпечатайте все, — сказал Вильям. — За исключением письма о гномах. Очень похоже на стиль господина Крючкотвора. И на моего отца, но тот знает, как пишется слово «нежелательный», и терпеть не может цветные карандаши.

— А почему бы не опубликовать и это письмо?