Правда

– Сделай заголовок «Письма» и размести под ним всю эту корреспонденцию, – решил Вильям, – за исключением того, что про гномов. Оно звучит слишком похоже на речи мистера Подорожнинга. Да и моего отца тоже, за исключением того, что он никогда не пользуется карандашом и может грамотно написать «нежелательные элементы».

– Почему нет?

– Потому что оно оскорбительное.

– Тем не менее, некоторые люди считают, что это правда, – возразила Сахарисса. – Из-за этого куча проблем.

– Да, но мы все равно не должны печатать его.

Вильям позвал Доброгора и показал ему письмо. Гном внимательно прочел.

– Напечатайте его, – сказал он, – это поможет заполнить несколько лишних дюймов на полосе.

– Но другие люди станут возражать.

– Очень хорошо. Их письма вы тоже напечатаете.

Сахарисса вздохнула.

– Возможно, эти письма нам очень пригодятся, чтобы занять пустое место, – сказала она. – Вильям, мой дедушка сказал, что никто из Гильдии не возьмется гравировать картинки для нас.

– Почему нет? Мы можем себе позволить оплатить услуги по их расценкам.

– Мы не члены Гильдии. Все это очень неприятно. Ты скажешь Отто?

Вильям вздохнул и направился к лестнице в подвал.

Гномы пользовались этим подвалом как спальней, потому что ощущали себя комфортнее под землей, такова уж была их натура. Отто разрешили пользоваться самым сырым углом помещения, который он отгородил для себя занавеской из простыни на веревочке.

– О, прифет, мистер Фильям! – обрадовался он, переливая что-то едкое из одной бутылочки в другую.

– Опасаюсь, мы не сможем найти гравировщика для твоих картинок, – сказал Вильям.

Вампир воспринял новость совершенно спокойно.

– Да, я этого ошидал.

– Мне очень жаль.

– Нет проплем, мистер Фильям. Фсегда есть спосоп.

– Какой? Ты же не умеешь делать гравировку?

– Нет, но… мы федь печатаем черно-пелые газеты, так? И поскольку бумага есть пелая, то действительно печатаем мы только черное, так? Я смотреть, как гномы делать сфои пуквы, и на фсе эти кусочки металла фокруг… фы знать, как графировщики наносят рисунки на металл с помощью кислоты?

– Да, и что?

– Ну фот, значит, мне просто надо научить импа рисофать кислотой фместо краски. И нет проплем. Конечно, допиться оттенков серого путет не так просто, но я думаю, мошно…

– Ты имеешь в виду, что можно обучить импов вытравливать картинку прямо на металлической пластине?

– Да. Это есть одна из тех идей, которые казаться ошевидными, если подумать, – Отто выглядел глубокомысленным. – А я думать о сфет фсе фремя. Фсе… фремя.

Вильям смутно припомнил, что кто-то когда-то сказал: хуже вампира, сходящего с ума от жажды крови, может быть только вампир, сходящий с ума от чего-нибудь другого. Вся педантичная сосредоточенность, которую вампир вкладывает в поиск юной девушки, спящей в комнате у открытого окна, с безжалостной болезненной эффективностью направляется к новой цели.

– Э, а зачем тебе нужна темная комната? – поинтересовался Вильям. – Импам ведь все равно.

– Это нужно для моего эксперимент, – гордо ответил Отто. – Фы знать, что другое название для иконографист есть «фотограф»? Это от старинного лататинского слова photus, которое означать…

– Скакать вокруг как идиот и командовать всеми, будто имеешь на это право, – перевел Вильям.

– А, вы знаете!

Вильям кивнул. Ему это слово всегда казалось странным.

– Ну фот, а теперь я рапотать над обскурограф.

Вильям наморщил лоб. Денек сегодня выдался непростой.

– «Бледный палец, как бы рисующий картинки темнотой»? – сделал попытку он.

– Истинной темнотой, точнее гофоря, – поправил его Отто, в голосе вампира зазвучало возбуждение. – Не просто отсутстфие сфета. Сфет на другой стороне тьмы. Мошете назфать его… шивая тьма. Мы не мошем видеть его, но импы могут. Фы знаете, что Уберфальдский наземный угорь из Глупинных Пещер испускать черный сфет, если его напугать?

Вильям взглянул на большую стеклянную банку, стоявшую на скамье. На ее дне свернулись две каких-то отвратительных твари.

– И это сработает?

– Я так думать. Подержите-ка это минуточку.

– Мне правда пора уже возвращаться…

– Фсего секунду.

Отто аккуратно вынул одного угря из банки и поместил его в клетку на рукоятке, в которой обычно сидела саламандра. Потом он тщательно навел один из своих иконографов на Вильяма и кивнул.

– Один… тва… три… БУУУ!

Это было…

…это было как мягкое бесшумное схлопывание пространства, очень короткое ощущение, будто весь мир сжался в комочек, потом был заморожен и разбит на маленькие острые осколки, которые вонзились в каждую клеточку тела Вильяма[5]. Затем вернулся сумрак погреба.

– Это было… очень странно, – сказал Вильям, моргая. – Как будто прямо сквозь меня прошло что-то очень холодное.

– О темном сфете еще многое претстоит узнать, особенно теперь, когда мы остафили позади наше отвратительно прошлое и устремиться к новому светлому путущему, ф котором мы совсем-совсем не думаем о слофе на пукву ка! – заявил Отто, что-то делая со своим иконографом. Он внимательно посмотрел на картинку, нарисованную импом, а потом взглянул на Вильяма. – Ну что ше, надо дорапотать еще кое-что.

– Можно взглянуть?