Правда Бориса (СИ)

Длинный развязал мешочек на шее и вынул из него...аж три новгородских рубля. Протянул крестьянину.

-Чего это?- сглотнул мужик.- Он давно мечтал накопить монет на десяток чернорунных овец, что продавал сосед, и новую избенку, да больше шести московских алтын никогда не набиралось.

-Деньги, вестимо, новгородские. Здесь и на обжу хватит. Купишь себе землицы,будешь овес да рожь сеять, богатеть год от года. Получишь, ежели выполнишь уговор.

Видя, что крестьянина аж перекосило от алчности и он готов на всё, ободранцы лихо выдернули телегу из расщелины, погнали лошадь к крутояру на Самотёке. За ними еле поспевал крестьянин. Он что-то лепетал, но, вероятно, сам плохо понимал что именно.

В коряжнике, у самой воды, остановились. Мужика, как выяснилось, звали Игнатий по прозвищу Смола. Высокий нищий, от которого, как он уловил, пахло медовой водкой, ухватил его за отворот зипуна.

-Боярин, слышно, странствующих людишек, да юродивых привечает,- сказал он.

-Привечает,-с готовностью подтвердил Смола.- Но теперь как-то не шибко. Матушка Анастасия Владимировна ругается, говорит, всякую падаль в дом тащит. Однажды, сказывают, до рукоприкладства дело дошло.

-Что же, жена боярина бьет?- ухмыльнулся кряжистый нищий.

-Бабы пуще сатаны, от них никому спасу нет,- вздохнул Игнатий и почесал затылок. Видимо, и ему не раз доставалось от супруги.

-Короче. Нам надобно свидеться к боярином Мстиславским. Привезешь на двор рыбу, скажешь, что в Москве объявились известные на всю Русь блаженные люди и вещуны. Тебе лично, мол, предсказали намедни так, что всё сбылось. А главное, уберегли от дурного. Теперь де они сидят под воротами. Понял?

-Как не понять...Что задумали-то?

-Не твоего ума дело. Ты ведь разумеешь, скудоумец, что у простых юродивых таких деньжищ не водятся. И что станется с тобой, ежели оплошаешь?

-А ничего с ним не будет,- отстранил товарища высокий.- Так и будет тухлой рыбой торговать, а на новый дом токмо облизываться. Ладно, что с ним, пошли, Велимудр, другого счастливца отыщем. Этому дурню и надобно-то было лишь об нас красиво рассказать, а он артачится.

-Стойте, люди добрые!- закричал Игнатий, которому очень понравилось имя Велимудр.- Я готов, токмо и вы меня уж не подведите. Как бы что б всё ладно вышло, а?

-Не бойся, Смола, всё будет как и должно быть. Держи рубль, остальное получишь опосля. Так я сказываю, Первуша?

Длинный, которого назвали Первушей, кивнул.

Игнатий сжал в желтой, мозолистой ладони новгородский рубль, какой он держал лишь однажды- случайно нашел у Водовзводной башни кремля. Но то счастье продолжалось недолго- к нему подлетел опричный стрелец, дал в ухо, сказал что рубль его.

Смола опрометью погнал лошадь к двору боярина Мстиславского, теряя с воза рыбу. Ему уже явно было не до нее.

-Сделает?- спросил один нищий другого.

-Никуда не денется,- ответил его товарищ.- Крестьянам нынешним летом туго. Да, видно, и жаден этот Смола до добычи, аки его окуни.

Это были Василий Губов и Кашка сын Адамов.

Долго под воротами сидеть не пришлось. Из них высунулась гладкая, сытая физиономия боярского жильца: "Шагайте за мной, да не уприте ничего по пути, бошки оторву. Я вам не Иван Федорович. Привечает боярин всякую дрянь. Тьфу!"

Дворовые людишки оказались более приветливыми. Они окружили странников, отвели к зерновому амбару. С любопытством и страхом глядели, как божьи люди с жадностью пожирают принесенный им хлеб, пареную репу и огурцы, разбрасывая объедки далеко от себя. Среди дворовых стоял, потупив взгляд, Смола.

Насытившись, Первуша уставился на дородную крестьянку с расцарапанными локтями. В ней было столько бабьего перебродившего сока, что у Кашки челюсть свело- уж сколько дней без девок. А эта, кажись, с мужиками, все углы пообтёрла, никому не отказывает, оттого и локти стерлись. Покрутил жеванной, как из молотилки, бородой, вскочил на четвереньки, зарычал, дико тараща глаза: "Черная туча, грозою гремуча, не зря пугает, землю как из ковша поливает. Утопит и малого и старого, хромого и косого, все от неё сгинем, коль греха не отринем..."

"Блуд, как сатанинский кнут, не хребет ломает, душу перешибает!"- добавил Велимудр и угрожающе взмахнул клюкой. Пышнотелая крестьянка его тоже взволновала.

Баба отступила назад, приложила руки к огромной, выбивавшейся из рубахи груди, перекрестилась.

Раздавив пару выловленных подмышкой блох, Первуша засунул их себе в рот. Народишко морщился, но старался стоять с почтением.

-Пропадаем, христовы люди, как есть пропадаем,- заохал один из дворовых смердов или холопов.- Водицей заливает, как при потопе.

-По грехом вашим и напасть. Все утопните, аки крысы амбарные, коли не одумаетесь! Для чего похоти и алчности предаетесь, для чего языком смердите, аки змеи, для чего зависть в сердце допускаете! Нет в вас смирения, от того и защиты Христовой не имаете. Ной спасся лишь благочестием!

"Ох, так, божьи странники,- кивали людишки.- Ох, по грехом нашим. У вас на все глаза Богом открыты, потому вас и почитаем".