Правда Бориса (СИ)

-Уймись, князь,- отстранил его Шуйский.-Нечего мне в доме кровавую скотобойню устраивать.

Стали искать веревку, чтобы придушить для верности, но не нашли. Начали решать кто это сделает руками. Но вдруг рядом вроде бы послышались голоса.

-Потом,- прошептал Шуйский.- Вертаемся.

Побежали наверх. В зале по-прежнему никого, кроме Голицына, подпирающего дверь не было.

Сели за стол. На этот раз руки дрожали у всех. Мстиславский опять принялся за хлеб. На него долго, пристально смотрел Шуйский, затем глаза его округлились, он раздул ноздри на своем длинном, красном носу. Сжал в руке яблоко так, что мякоть от него брызнула по всей комнате. Перегнулся через стол, пододвинул к себе бараньи ребра, предназначенные для Годунова. Лицо Ивана Петровича сделалось совсем бледным. Кажется, стала еще белее его борода.

-Куда Годунову отраву римскую подсыпали?-наконец спросил он.

Налимов указал пальцем в толстых перстнях на миску с ребрами:

-В баранину, вестимо. Забыл что ли?

-А Бориска её ел? А? Он даже к ней не притронулся!- хлопнул сухим кулаком по столу Иван Петрович.- Бориска токмо вина Рейнского хлебнул да водкой запил!

-Как же так...,-начало что-то доходить и до Налимова.

-Получается...,- не закончил фразы и Воротынский.

-Получается,- зло прошипел Шуйский.- У умного-то получается, а у дурня токмо голова качается.

Бросились к черному ходу. В тесном коридоре набили себе шишек о низкий свод и друг о друга.

В подсобке тела Бориса Годунова не оказалось. На лавке лежал жеваный комок мыльной травы, с помощью которой Борис так ловко провел своих недругов.

В полной растерянности заговорщики вышли на задний двор. А через забор княжеских палат, с разных сторон, уже лихо перемахивали нищие ободранцы и стрельцы, что расчищали канаву у монастыря. Их даже не пытались остановить людишки Шуйского, так они были потрясены напором. Да, в общем-то, и не было у князя особой охраны- так, несколько бывших опричников в качестве стражи и пара полуглухих стариков из смердов, что мотали трещётками по ночам и лениво покрикивали: "Не балуй!", "Бойся!"

Стрельцы с лопатами и палками, влетели в княжеские палаты, расталкивая дворню. Сломали нос брату Шуйского Андрею. Принялись чинить в доме князя настоящий погром-переворачивали столы, срывали со стен картины и украшения, найдя дорогое оружие, тут же хватали его, бежали с ним дальше. По ходу набивали себе запазухи тем, что приглянулось.

А нищие, среди которых были Василий Губов и Дмитрий Кашка, уже хорошо вошедшие в образы ободранцев, растеклись по двору.

Увидев у палат стрельцов и нищих, Шуйский присел от страха. Налимов и Воротынский, почуяв жареное, тряслись как травинки на ветру, повторяли: "Ой, пропали". Голицын побежал обратно в дом, а Мстиславский неуклюже принялся карабкаться на забор. Перелезть его у него не было никакой возможности, но он усердствовал.

"Неблазных заговорщиков" скрутили без всяких церемоний, бросили на землю. Из дома выволокли упирающегося, плюющегося Голицына. "С кем непотребничаете, холопы! Всех запорю!"- кричал он. Прибежала дочь Шуйского Степанида, начала рвать на себе волосы: "Отпустите батюшку, ироды! В чем его вина?! Бога гневите!" Один из "нищих" оттащил ее за косу к сараю, пнул в живот. Она взвыла, поползла за угол. Никто из дворовых ей не помогал.

И тут появился Борис Годунов. Увидев его, Шуйский дернулся всем телом, но стрельцы плотно прижимали его сапогами к земле. Это были люди боярина Никиты Романовича Захарьина- Юрьева, который согласился помочь Борису в поимке "проказников". Рассуждал он просто- раз Годунов узнал, что его собираются отравить в доме Шуйского, значит далеко и крепко щупальца раскинул, с таким тягаться не следует. Голицын ему как-то говорил, что скоро зарвавшийся, безродный Бориска получит по заслугам. "Понимаешь свою выгоду?"- спросил он в лоб. Но хитрый и осторожный Юрьев сказал, что у него разболелась голова и ему более не до разговоров. Но и предупреждать Годунова об опасности не стал. А когда Борис прислал к нему на Варварку Федьку Лопухина с просьбой одолжить "для дела" своих стрельцов ( Юрьеву, как бывшему первому воеводе полка правой руки при ливонском походе и главе земства, было позволено иметь два десятка стрельцов личной стражи), тот сказал, что хочет поговорить с Борисом.

Годунов приехал немедля. Он не стал сразу допытываться у боярина, знает ли тот о заговоре. Просто сел рядом. Чувствовал, что Никита Романович у него что-то попросит. Не знал что, но понимал- не откажет дяде царя. Дальнему, а все ж родственнику через сестрицу Ирину.

"Помирать мне скоро,- сказал грустно Юрьев.- Станешь ты головным регентом царя. Остальные- пустое место, хоть и пыжатся. Не на кого мне положиться, нежели на тебя. Ты в силе и, верю, окрепнешь еще более. Возьми, Борис, опосля моей кончины заботу о моем семействе. В первую очередь возьми под опеку сына Фёдора".