Правда и неправда о семье Ульяновых

 «В борьбе с революционерами правительство пользуется крайними мерами устрашения, поэтому и интеллигенция вынуждена была прибегнуть к форме борьбы, указанной правительством, то есть террору. Террор есть, таким образом, столкновение правительства и интеллигенции, у которой отнимается возможность мирного культурного воздействия на общественную жизнь. Террор должен действовать систематически и, дезорганизуя правительство, окажет огромное психологическое воздействие: он поднимет революционный дух народа... Фракция стоит за децентрализацию террористической борьбы: пусть волна красного террора разольется широко и по всей провинции, где система устрашения еще более нужна как протест против административного гнета».

 После дебатов было признано, что  бомба является  наиболее эффективным  средством для расправы с императором. Герасимов и Андреюшкин должны были осуществить этот акт возмездия. Полиции  из вскрытого ими письма одного из членов фракции, удалось узнать о готовившемся заговоре. 1 марта министр внутренних дел граф Д. Толстой донес царю: «Вчера начальником Санкт-Петербургского секретного отделения получены агентурным путем сведения, что кружок злоумышленников намерен произвести в ближайшем будущем террористический акт и что для этого в распоряжении этих лиц имеются метательные снаряды, привезенные в Петербург готовыми «приезжим» из Харькова».

 1 марта 1887 г. трое студентов, Осипанов, Андреюшкин и Генералов, были схвачены с бомбами на Невском проспекте. Откровенные показания  арестованных одновременно с ними сигнальщиков (Канчера и Горкуна) позволило жандармам быстро выявить участников террористической организации и их  руководителей.

 Из  показаний члена кружка, Е. И. Яковенко, на допросе: «Шевырев был инициатором, вдохновителем и собирателем кружка. Ульянов – его железной скрепой и цементом. Без Шевырева не было бы организации, без Ульянова не было бы события 1 марта, организация распалась бы, дело не было бы доведено до конца».

 Всего было арестовано в первые же дни марта 25 человек, а позднее еще 49 человек. Суду были преданы 15 человек, а в отношении остальных дела были разрешены в административном порядке. Об аресте террористов в департаменте полиции немедленно составили доклад и за подписью графа Д.А.Толстого  отправили царю

 «Во избежание преувеличенных толков» граф Д.А.Толстой попросил у государя разрешения напечатать особое извещение, На докладе царь написал свою резолюцию: «Совершенно одобряю и вообще желательно не придавать слишком большого значения этим арестам. По-моему, лучше было бы, узнавши от них все, что только возможно, не придавать их суду, а просто без всякого шума отправить в Шлиссельбургскую крепость - это самое сильное и неприятное наказание. Александр».

 На другой день шеф жандармов представил проект правительственного сообщения: «1 сего марта на Невском проспекте около 11 часов утра задержаны три студента Санкт-Петербургского университета, при коих по обыску найдены разрывные снаряды. Задержанные заявили, что они принадлежат к тайному преступному сообществу, а отобранные снаряды по осмотру их экспертом оказались заряженными динамитом и свинцовыми пулями, начиненными стрихнином». Такое сообщение Александр III признал «совершенно достаточным». Когда царю преподнесли «Программу террористической фракции партии “Народной Воли”», написанную Александром Ульяновым, царь отреагировал на нее возмущенно: «Это записка даже не сумасшедшего, а чистого идиота».

 Семья Ульяновых была потрясена, узнав о постигшей беде, но надеялась на милость императора. Мария Александровна спешно выехала в столицу и подала 27 марта 1887 г.  прошение на имя государя, Александра III.

 «Горе и отчаяние матери дают мне смелость прибегнуть к Вашему Величеству, как единственной защите и помощи.

 Милости, государь, прошу! Пощады и милости для детей моих.

 Старший сын, Александр, окончивший гимназию с золотой медалью, получил золотую медаль и в университете. Дочь моя, Анна, успешно училась на Петербургских высших женских курсах. И вот, когда оставалось всего лишь месяца два до окончания ими полного курса учения, у меня вдруг не стало старшего сына и дочери...

 Слез нет, чтобы выплакать горе. Слов нет, чтобы описать весь ужас моего положения.

 Я видела дочь, говорила с нею. Я слишком хорошо знаю детей своих и из личных свиданий с дочерью убедилась в полной ее невиновности. Да, наконец, и директор департамента полиции еще 16 марта объявил мне, что дочь моя не скомпрометирована, так что тогда же предполагалось полное освобождение ее.

 Но затем мне объявили, что для более полного следствия дочь моя не может быть освобождена и отдана мне на поруки, о чем я просила ввиду крайне слабого се здоровья и убийственно вредного влияния па нее заключения в физическом и моральном отношении.