– Это нечестно, – запротестовал Боаз. – Меня заставили! И я не буду ездить на работу на автобусе! У меня боязнь общественного транспорта…
– Странно слышать это от человека, который не ездил на общественном транспорте лет десять как минимум. – Констанция кивнула на прощание. – Счастливо оставаться, джентльмены. Не обещаю, что мы скоро будем, но далеко не отойдем.
– Такой табак стоит того, чтобы на месяц отказаться от любимой машины. – Он посмотрел на Константина. – Впрочем… зачем мне общественный транспорт? Ты по дороге на работу проезжаешь мимо моего дома. Ведь по твоей вине я проиграл этот спор. Мне оставалось продержаться всего-то неделю!
– Цель Констанции была не проиграть спор, а сделать так, чтобы ты бросил курить. – Константин взял у официанта бокал с шампанским и благодарно кивнул. – Ах, разум стратега. Все сводит к минимуму… никакого полета мысли.
– Ах, разум аналитика. Его мысль летает так быстро, что он не видит того, что находится прямо перед ним.
– Ну, рассказывай. У тебя, разумеется, многое изменилось за это время. Можешь рассказывать обо всем, кроме очевидного. К примеру, кроме того, что ты восполнил недостаток сна и секса на год вперед.
– Осенью я начинаю писать магистерскую диссертацию, купил новую машину, собираюсь делать ремонт и покупать мебель. Пожалуй, все. Ах, да. Еще я хочу посадить две пальмы в саду и купить новый рояль.
– И все? Я понял. Ты восполнил недостаток сна и секса на два года вперед. Иначе на что еще ты тратил время?
– А еще я узнал, что у меня есть сын.
– Надеюсь, мать этого сына – Марика?
– Конечно. Кто же еще?
– Если ты умудрился сделать женщине ребенка и не знать об этом семь лет, я могу предположить все, что угодно.
– Вы заговариваетесь, майор, – предупредил Константин.
– Ладно, это мы еще обсудим. Я хотел с тобой посоветоваться. Это связано с работой. Если ты не хочешь, не будем, можно поговорить на следующей неделе.
– Это связано… с Гиладом, – осторожно начал Боаз.
– Он не справляется?
– Справляется, и до завидного хорошо. Просто у меня такое чувство, будто с ним что-то не так.
– Он получил руководящую должность, причем серьезную и ответственную. В свое время я тоже изменился, когда сел в это кресло. Мне было тяжело, ему тяжело вдвойне ввиду его характера, но человек рано или поздно приспосабливается ко всему.
– Я думаю, дело не в работе. Это что-то личное.
– Хорошо, тогда можно было поговорить с ним. Почему ты этого не сделал?
– Сделал, он послал меня подальше. И довольно грубо.
– Гилад? – уточнил он. – Не помню, чтобы он кому-нибудь отвечал грубо. Даже мне в те моменты, когда мы ссорились. Обычно это была моя прерогатива.
– Я хочу, чтобы ты с ним поговорил. Он тебе доверяет больше, чем кому бы то ни было. Даже больше, чем Нурит.
– Надеюсь, на его работе это не отражается?
– Скорее, это отражается на его отношениях с коллегами.
– Ты не мог бы поподробнее объяснить мне, что ты имеешь в виду?
– Я сейчас думаю о том, – заговорил он, – что не воспринимал его без тебя. Один главный аналитик, понимаешь? И это было настолько гармонично, что все, наверное, так думали. Когда вы ходили вместе, ты шел впереди, а он брел сзади. На совещаниях высказывался ты, а он сидел рядом с тобой и молчал. На операциях ты руководил, а он сидел в стороне, не принимая активного участия. Но в общении ты всегда был человеком сдержанным, взвешивал каждое слово, предпочитал слушать. А он постоянно говорил, смеялся, шутил. А теперь он… больше стал похож на тебя.
– А я-то подумал, что он уже принялся узурпировать своих сотрудников, и они тихо молятся о том, чтобы вернулся их бывший руководитель.
– Меня это беспокоит. Это не выглядит защитной реакцией, не выглядит так, будто он приспосабливается к новой должности. Скорее, это выглядит так, будто… будто он получил то, чего получать не хотел.