– Так вот зачем ты пришел. Боаз не хотел самостоятельно выяснять, в чем дело, и решил попросить тебя. Ведь тебе я вряд ли смогу сказать «нет», ты заставишь заговорить даже мертвого. Он, наверное, уверен, что я до сих пор тебя боюсь?
– Значит, ты не рассказываешь мне о том, что происходит, не потому, что боишься, а по другой причине?
– По причине того, что у каждого должно быть личное пространство. И я – не исключение. И люди делают или не делают что-то не только потому, что они боятся или не боятся.
– Назовите мне другую причину действий людей, капитан. Я буду внимательно слушать.
– Я уже сказал, что хочу, чтобы у меня было личное пространство.
– Тогда скажи прямо: катись отсюда ко всем чертям, мне нужно работать.
– Катись отсюда ко всем чертям, мне нужно работать. – Гилад взял сигареты и достал одну. – Надеюсь, в ресторане тебя обслужат на высшем уровне и положат вилку с ножом правильно. А также принесут попробовать вино в лучших традициях французских ресторанов. Ах, извини. Итальянских.
– Извините, что помешал вам, капитан. Хорошего дня.
– На самом деле, все началось с тебя.
– Это долгая история, – продолжил Гилад. – Но если ты так уверен, что хочешь послушать, я расскажу. – Он кивнул в сторону дивана и двух кресел. – Я подумал о том, что это хорошая идея. С «уголком отдыха» в кабинете. Хотя мне все равно кажется, что это как-то… по-западному.
– Думаю, диваны надо сменить на бархатные.
– Может, выпьем? Есть ты не хочешь, я это уже понял. А я бы выпил перед едой, потому что после нашего разговора собираюсь пообедать.
– Нет проблем, – кивнул Гилад. – Коньяк тебя устроит?
– Вполне. А пока ты можешь начинать рассказ. Если это долгая история, то нам следует поторопиться. Не хочу отрывать тебя от дел.
– Уже оторвал, но это не имеет значения. – Гилад достал бутылку коньяка и две рюмки и поставил их на стол. – Это началось с той истории с Лией. Точнее, с твоей реакции на эту историю.
– Я бы на твоем месте долго приходил в себя. А ты вел себя так, будто… не то чтобы тебе было все равно, но твое возвращение к Марике буквально через несколько дней после случившегося меня шокировало. У меня создалось такое впечатление, будто ты ожидал, что произойдет что-то подобное. Или же ты искал причину для того, чтобы избавиться от этих отношений и вернуться к своей бывшей жене. Надеюсь, тебя не обидит такая откровенность. Если уж говорить, то говорить прямо. – Гилад повертел в руках рюмку и сделал пару глотков. – Я не осуждаю тебя, я не имею права кого-то судить. Но если быть честным до конца, то этот поступок я расценил как предательство.
– Если бы я перерезал себе вены, поступок мой был бы более ожидаемым и логичным?
– Потом я подумал о том, что в такой ситуации не бывал. И нельзя просчитать, что люди будут делать в таких случаях. Я понимаю, как тебе было тяжело, и, в принципе, понимаю, почему ты поступил именно так, а не иначе. Меня, как я уже сказал, шокировал не твой поступок, а твоя реакция. Но она шокировала меня в другом плане. Я вспомнил одну операцию, которой ты руководил. Ты, наверное, помнишь – тогда, когда погибло трое оперативников. Когда нам об этом сообщили, даже Боаз не смог сдержать эмоций. А ты отнесся к этому совершенно спокойно. У тебя не дрогнул голос, ты не изменился в лице. Помню, я тогда подумал, что тебя не просто так называют железным человеком – если смерть трех человек тебя не трогает, то как тебя можно разжалобить?
– Не думаю, что правильно сравнивать работу и личную жизнь. На работе я должен руководить, эмоции должны оставаться в стороне. Там, где эмоции, там и ошибки. И, следовательно, необъективность.