Пять из 6 образцов, выявленных автором, сходны, и лишь один несколько отличается от других. Но, во-первых, полувертикальной «щ» нигде не встретилось, во-вторых, начальная буква фамилии «Г» везде выглядит, как обычная заглавная, тогда как в рассматриваемом документе ее начертание — как у строчной, только большого размера. Остается допустить, что за Голощекина по каким-то обстоятельствам, скажем отсутствию его в нужное время, с его заведомого разрешения (?) расписался кто-то из ближайших сподвижников. Но такая версия в высшей степени маловероятна. О подписи Мебиуса говорить не приходится. Был ли все же такой работник в ВРК — остается невыясненным.
Уместно еще раз высказать предположение, что тайно приехавший с Голощекиным уполномоченный кремлевских вождей, чекист, работавший в дальнейшем под вымышленной фамилией Лисицына, мог при кратковременном пребывании в Екатеринбурге в те дни под своей (или также вымышленной) фамилией Мебиуса обозначиться «начальником Ревштаба». Но и это маловероятно. Относительно рассматриваемого и некоторых иных документов (№ 2, 3, 5), текст которых напечатан на машинке с разбитым шрифтом, следует сказать, что в исполкоме облсовета была и точно такая же. Были машинки и с новым шрифтом, со старой и новой орфографией. Следует иметь в виду, что у Мейера и исходные тексты могли быть лишь фотокопиями. При последующих снятиях редакциями копий таковых тексты машинописи (и даже типографские) «расплылись», отдельные буквы не пропечатались или пропечатались плохо. Мы это наблюдаем в той же книге следователя Соколова. И кем-то, на каком-то этапе могли быть сделаны отдельные поправки буквенных знаков.
О содержательной части документа. Бросаются в глаза состав участников «Заседания», представляемые на нем органы, члены ВРК — понятно, но «Областного Исполнительного Комитета Коммунистической Партии Урала» — отнюдь. В выявленных документах встречаются самые различные названия, формулировки: «Областной исполнительный комитет», «Уральский областной исполнительный комитет Советов» и пр. В начале 1918 г. существовали «Совет комиссаров Урала» и — соответственно — такой бланк и терминология. Это относительно руководящих органов Урала — советских. Партийный же руководящий орган, насколько удается выяснить, именовался однотипней: «Уральский областной комитет РКП(б)», «Областной комитет партии», «Уральский областной комитет Коммунистической партии»56
. Но по крайней мере на бытовом уровне употреблялись названия «Коммунистическая партия Урала» и соответственно — «Комитет Коммунистической партии Урала». В Сибири аналогичное наименование встречалось в 1918-1919 гг. и в официальных документах, против чего протестовал ЦК РКП(б). В Сибири, а в определенной мере и на Урале, некоторое время заметно проявлялся сепаратизм. Из сказанного следует, что абсолютно реального употребления «вольной» формулировки с полной уверенностью отрицать все же нельзя, тем более что она как бы относилась к собравшимся членам и советского, и партийного ареопагов: они в самом верху по составу лиц были практически единым целым, состояли из узкой группы коммунистов. Между прочим, и руководство ВРК, обозначенного отдельно, составляли в основном все те же лица.Говоря о малой вероятности употребления столь своеобразного, не встретившегося пока что еще хотя бы раз названия в документах, невольно задаешься вопросом: если документ фабриковался лицами или какими-то органами, знающими, как выясняется, и то, и другое, и третье, владеющими печатями или их абсолютно точными копиями, штампами и президиума исполкома, и просто исполкома, то как же они не знали, что руководящие органы Советов и Компартии официально существуют отдельно и допустили такой ляпсус? Или это по каким-то соображениям сделано было умышленно? Такие же вопросы возникают и по поводу неверного написания фамилии известного большевика Ш. И. Голощекина. Между прочим, один лишь этот факт ставит под сомнение соучастие И. П. Мейера в фабрикации документа, тем более в одиночку, ибо он хорошо знал и помнил фамилию этого комиссара, в самих воспоминаниях ни разу не ошибся. Вопросы, вопросы...