Правда о 1937 годе. Кто развязал «большой террор»?

Тревогу участников пленума нагнетало и то, что в начале декабря Троцкий готовился уже выйти из домашней изоляции, куда его поместили норвежские власти. Правда, решение мексиканского правительства предоставить Троцкому убежище было озвучено лишь в середине декабря, но очевидно, что такие решения сразу не возникают. Какие-то шевеления на международном уровне, связанные с изменением места пребывания Троцкого, начались ещё до середины декабря. И о них явно знала советская разведка, наконец-то начавшая серьёзную борьбу с «демоном революции». Ягода в течение многих лет не мог внедрить агентов ОГПУ-НКВД в окружение Троцкого. А Ежов справился с этим за несколько месяцев, подкинув Льву Давидовичу «провокатора» Зборовского.

Как бы то ни было, но Бухарин и Рыков очутились в заведомо враждебной обстановке. Масла в огонь подлило ещё и то, что они весьма неумело защищались. Николай Иванович напирал на свои «чудесные» качества, на то, что он в отличие от Зиновьева и Каменева якобы никогда не хотел власти. А Рыков даже вынужден был согласиться с тем, что троцкисты прочили его на пост председателя Совнаркома (спрашивается, за какие такие коврижки?)

Правда, разные участники пленума проявили разную степень усердия. Жёстче всех Бухарина и Рыкова критиковали регионалы. Особенно отличился секретарь Донецкого обкома Саркисов. Он вспомнил о том, что Бухарин призывал в 1918 году, в разгар борьбы вокруг Брестского мира, арестовать Ленина. В той обстановке это было равнозначно политическому обвинению. И вполне логичным было требование Саркисова предать правых суду. По сути, он озвучил требование группы левых консерваторов, которые уже тогда были настроены на долгожданный террор, видевшийся им в качестве панацеи от всех бед.

Усердствовал по части обвинения и Эйхе, который, очевидно, решил стяжать лавры главного обличителя троцкизма и правого уклона. Он, не чинясь, предложил расстрелять обвиняемых по делу пятаковского центра, а правым выразил недоверие кратко, но ясно: «Бухарин нам правды не говорил. Я скажу резче — Бухарин врёт нам!»

Почти так же резок был Косиор, который пристегнул правых к Троцкому и Зиновьеву, родив тем самым концепцию троцкистско-бухаринского блока.

Комическим было поведение Кагановича. Железный нарком так пытался загладить свою вину перед Сталиным, что довольно сильно пережал в деле поиска улик. Так, им было проведено расследование о связях Томского с Зиновьевым. В качестве главного доказательства Каганович привлёк смехотворный аргумент. Это творение напуганного наркома заслуживает того, чтобы быть процитированным хотя бы отчасти: «…Зиновьев приглашает Томского к нему на дачу на чаепитие… После чаепития Томский и Зиновьев на машине Томского едут выбирать собаку для Зиновьева. Видите, какая дружба, даже собаку едет выбирать, помогает. (Сталин. Что за собака — охотничья или сторожевая?). Это установить не удалось… (Сталин. Собаку достали всё-таки?) Достали. Они искали себе четвероногого компаньона, так как ничуть не отличались от него, были такими же собаками. (Сталин. Хорошая собака была или плохая, неизвестно? Смех). Это при очной ставке было трудно установить… Томский должен был признать, что он с Зиновьевым был связан, что помогал Зиновьеву вплоть до того, что ездил с ним за собакой».

Из сталинских реплик, вызвавших в конце концов смех в зале, было видно, что он пытался высмеять Кагановича, указать на всю несерьёзность его аргументации. Сам Иосиф Виссарионович вовсе не был настроен кровожадно. Он, безусловно, вёл себя с правыми холодно, рассуждая о том, какое это неблагодарное дело верить оппозиционерам. Однако и с конкретными обвинениями Сталин не торопился. Он вынес предложение продолжить дальнейшую проверку по делу правых и отложить решение до следующего пленума.

Возникает вопрос — зачем же Сталину было миндальничать с Бухариным, симпатизировать которому он не имел ни малейших оснований? Тем более что всплыли факты, свидетельствующие о неискренности их (Бухарина, Рыкова и Томского) прежнего покаяния и о ведении ими оппозиционной деятельности. Ведь и регионалы были настроены на крутые меры. Чего, спрашивается, ждать?