Правда о 1937 годе. Кто развязал «большой террор»?

Сталин не хотел репрессий. И не столько потому, что они были ему не по нраву. Как прагматик, он понимал, что развёртывание террора может ударить по кому угодно. Начнётся кровавый кадровый хаос, который сделает ситуацию неуправляемой. Сталин хаос страшно не любил и, будучи знатоком истории, отлично понимал, насколько может быть абсурдным массовый террор. Бесспорно, вождь выступал за политическую изоляцию Бухарина и Рыкова, но уничтожать их он не желал. Это явно продемонстрирует его поведение на следующем, февральско-мартовском пленуме, о котором речь впереди.

Единственный из членов ЦК, кто хоть как-то вступился за Бухарина, был Орджоникидзе. Бухарин пытался убедить собрание, что он лично высказывался о Пятакове очень плохо. Подтвердить данный факт Бухарин попросил Орджоникидзе, что тот и сделал. Надо сказать, что это была очень неуклюжая попытка выкрутиться. Мало ли что мог говорить Бухарин о Пятакове, может быть, это было в целях маскировки? Но всё равно Орджоникидзе явно симпатизировал Бухарину. Однако и с открытой поддержкой бывшего «любимца партии» он не выступал. Слишком уж было рыльце в пушку у самого Орджоникидзе. Сталин и регионалы своей умелой кампанией против вредителей отбили у Серго всякое желание качать права на пленуме и уж тем более заступаться за кого-либо.

Вот ещё один показательный факт, связанный с вопросами внешней политики. Во время доклада Ежова Сталин бросил реплику о том, что разоблачённые троцкисты были связаны со странами западной демократии — Англией, Францией и США. И лишь после этой реплики Ежов заговорил о переговорах, которые оппозиционеры вели с американским правительством и французским послом. Дальше возник конфуз. Ежов сказал о заговорщиках, что они «пытались вести переговоры с английским правительственными кругами». Молотов поправил его — оказывается, переговоры велись с французскими кругами. Ежов извинился за оговорку, но было очевидно — произошёл конфуз.

Историк Роговин объясняет произошедшее тем, что ««вожди» ещё не сговорились даже между собой, в чём следует обвинять подсудимых будущего процесса». Очень сомнительно, вряд ли Сталин и Молотов были такими разгильдяями. Тут, скорее всего, произошло иное. Оговорка Ежова явно свидетельствует о том, что его слова о связях троцкистов с западными демократиями были не заготовкой, а импровизацией. Ежов и не думал, что ему придётся кивать на Запад, но Сталин вынудил его к этому. Наркомвнудел сказал о французах, но сталинцам нужно было приложить, в первую очередь, англичан. Вот Ежов и был вынужден срочно перестаиваться. Очевидно, что ранее, при обсуждении этого доклада между сталинистами и регионалами, о западных демократиях и речи не было. Левые консерваторы тянули именно к Германии. Однако Сталин решил всё-таки связать троцкистов и Запад в сознании участников пленума. Сделано это было очень тонко, по-византийски.

Произошедший конфуз свидетельствует о том, что Ежов не был фигурой, абсолютно послушной Сталину. Он вынужден был ещё и учитывать интересы регионалов. Ещё будучи председателем Комитета партийного контроля, Ежов пытался оказать некоторые услуги региональным «вождям» без ведома Сталина. Так, в начале 1936 года была арестована жена брата Косиора Владимира Викентьевича. Последний некогда был активным участником троцкистской оппозиции и в указанное время находился в ссылке вместе с супругой. Владимир направил брату гневное письмо, в котором потребовал её освобождения. Интересно, что Косиор поспешил помочь братцу-троцкисту и попросил Ежова «привести это дело в порядок». И тот уже начал «приводить», когда обо всём этом междусобойчике разузнал Сталин. Разгневанный вождь потребовал прекратить «наведение порядка» по-косиоровски. Получается, что Ежов не был до конца человеком Сталина и в некоторых случаях вёл свою игру.

Понятно, почему Сталин опасался вступать с Ежовым в предварительный сговор о поправках в его докладе, связанных с прозападной ориентацией троцкистов. Показательно, что на московском процессе 1937 года подсудимым всё же припишут связь с Германией. Очевидно, Сталин был ещё слишком слаб, чтобы успешно гнуть свою антиантантовскую линию.

Декабрьский пленум ЦК продемонстрировал обострение политической обстановки. Правые своей действительно двурушнической позицией озлобили руководство, особенно регионалов. Последние по старой привычке стали нагнетать революционно-карательные настроения, предлагая репрессии в качестве наиважнейшего метода решения всех проблем. Показательно, что о новой конституции, которую тогда принимал последний, VIII Всесоюзный съезд Советов, на пленуме почти никто не говорил, хотя Сталин и пытался навязать активное обсуждение. Однако членам ЦК было не до конституции, их сердца снова наполняло упоение от грядущих классовых битв. Что ж, скоро они их получат…

Глава 10 Кровавая развязка

Позиционные бои