Правда о деле Гарри Квеберта

— По-моему, эта тачка — ключ к разгадке. Надо узнать, кто мог водить черный «шевроле-монте-карло». Вернее, вопрос надо ставить иначе: мог ли Лютер Калеб 30 августа 1975 года быть за рулем черного «шевроле-монте-карло»?

Назавтра я снова приехал в Гусиную бухту — в первый раз после пожара. Входить в дом запрещалось, на уровне крыльца висели заградительные ленты, но я все же пробрался внутрь. Все было разорено. На кухне я нашел коробку «На память о Рокленде, Мэн», она сохранилась. Я высыпал из нее сухой хлеб и сложил туда несколько уцелевших вещиц, которые подобрал в комнатах. В гостиной мне попался маленький фотоальбом, каким-то чудом избежавший пламени. Я вышел с ним на улицу, сел напротив дома под высокой березой и стал смотреть фотографии. В эту минуту ко мне подошел Эрни Пинкас.

— Я увидел у въезда твою машину, — просто сказал он и уселся рядом со мной. Потом спросил, указывая на альбом: — Это фото Гарри?

— Да. В доме нашел.

Мы помолчали. Я переворачивал страницы. Снимки относились, по-видимому, к началу 1980-х годов. На нескольких присутствовал желтый лабрадор.

— Это чей пес? — спросил я.

— Гарри.

— Не знал, что у него была собака.

— Его звали Шторм. Лет двенадцать — тринадцать у него прожил.

Шторм. Кажется, я уже слышал эту кличку, только не помнил где.

— Маркус, — снова заговорил Пинкас. — Прости, если обидел тебя на днях. Я не хотел.

— Ничего.

— Нет, чего. Я не знал, что тебе угрожали. Это из-за твоей книги?

— Наверно.

— Но кто это сделал? — возмущенно спросил он, указывая на сгоревший дом.

— Непонятно. Полиция говорит, использовалась горючая жидкость вроде бензина. На пляже нашли пустую канистру, но чьи на ней отпечатки пальцев — неизвестно.

— Значит, тебе угрожали, а ты остался?

— Да.

— Почему?

— А почему я должен уезжать? Потому что страшно? Ну так страху поддаваться нельзя.

Пинкас сказал, что я большой человек и что ему тоже хотелось бы достичь чего-то в жизни. Жена всегда в него верила. Она умерла несколько лет назад, от опухоли. И на смертном одре сказала ему — так, словно он был подающий надежды юноша: «Эрни, ты совершишь в жизни что-то великое. Я в тебя верю». — «Я уже слишком стар… Моя жизнь позади». — «Эрни, поздно никогда не бывает. Пока ты не умер, у тебя вся жизнь впереди». Но все, что сумел сделать Эрни после смерти жены, это получить работу в супермаркете Монберри, чтобы оплатить счета за химиотерапию и содержать в порядке надгробный памятник.

— Я собираю тележки, Маркус. Хожу по парковке, ловлю брошенные, одинокие тележки, забираю их с собой, утешаю и ставлю к их приятельницам на тележную стоянку, для следующих покупателей. Тележки никогда не бывают одиноки. Ну или совсем недолго. Потому что во всех супермаркетах мира есть какой-нибудь Эрни, который приходит за ними и возвращает их в семью. Но кто потом придет за самим Эрни и вернет его в семью, а? Почему для тележек в супермаркете делают больше, чем для людей?

— Да, ты прав. Что я могу для тебя сделать?

— Мне хочется быть среди тех, кого ты будешь благодарить в своей книжке. На последней странице, писатели часто так делают. Чтобы там было мое имя. Первым номером и крупными буквами. Ведь я тебе все-таки немного помог искать сведения. Как ты думаешь, это возможно? Моя жена гордилась бы мной. Ее муженек приложил руку к огромному успеху Маркуса Гольдмана, новой литературной звезды.

— Конечно, — сказал я. — Обязательно сделаю.

— Я буду читать ей твою книгу, Марк. Каждый день я буду садиться рядом с ней и читать ей твою книгу.

— Нашу книгу, Эрни. Нашу.

Внезапно мы услышали за спиной шаги. Это была Дженни.

— Я увидела у въезда твою машину, — сказала она.

Мы с Эрни улыбнулись ее словам. Я встал, и Дженни по-матерински меня обняла. Потом взглянула на дом и заплакала.

В тот же день на обратном пути в Конкорд я заехал к Гарри в мотель «Морской берег». Он стоял у дверей своего номера, голый по пояс, и отрабатывал боксерские удары. Он сильно изменился. Увидев меня, предложил:

— Пошли боксировать, Маркус.

— Мне надо с вами поговорить.

— Вот за боксом и поговорим.

Я протянул ему коробку «На память о Рокленде, Мэн», найденную в развалинах его дома:

— Возвращаю вам вот это. Я заезжал в Гусиную бухту. В доме полно ваших вещей… Почему бы вам их не забрать?

— А зачем мне что-то там забирать?

— На память, например…

Он поморщился:

— От воспоминаний одна печаль, Маркус. Вот я увидел эту коробку, и мне уже хочется плакать!

Он взял коробку в руки и прижал к груди.

— Когда она пропала, — произнес он, — я не участвовал в поисках… Знаете, чем я занимался?

— Нет…