Правда о допетровской Руси

Даже выносить ночной горшок короля должны были три человека, одетых в бархат и вооруженных шпагами. Зачем им шпаги?! — воскликнете вы… Скажу откровенно, не знаю: ведь очень маловероятно, чтобы какие-то злоумышленники хотели отбить королевский горшок и скрыться с его содержимым в неизвестном направлении. Впрочем, в той же степени сомнительно, что помогать одеться королю обязательно должны были пятьдесят или шестьдесят людей. Скорее всего, не было необходимости больше чем в одном, от силы в двух камердинерах, и совершенно не понятно, обязательно ли они должны быть графами или герцогами.

Так же построены были и обеды, и приемы, и вообще вся жизнь французского королевского двора; этот ритуал считался исключительно важным для жизни Франции, нарушение его квалифицировалось как государственная измена, и нельзя отказать королям и их придворным в логике — ритуал символизировал могущество государства, общность королей и дворянства, нерушимость феодальной иерархии и много чего еще.

А самое главное — в XVII–XVIII веках в мире лидировала Франция: французские мелодии, французские моды и французские обычаи считались самыми совершенными и «передовыми», и вся Европа охотно обезьянничала у Франции. Версальский придворный ритуал копировали даже в Британии, традиционно настроенной антифранцузски, а уж тем более — при дворах немецких и итальянских князьков.

Почему нужно исключать такую возможность, что Алексей Михайлович, хотя и очень своеобразно, пытался обезьянничать с Версаля?

Но было тут прямое влияние или нет, а Алексей Михайлович охотно посвящал свою жизнь ритуалу. В этом смысле он — царь, который царствовал «со вкусом», которому нравилась торжественность царских выходов, нарочитая таинственность дьяков Тайного приказа, который получал удовольствие от самого процесса — быть царем.

Но если быть царем, всю жизнь играть роль царя, то почему обязательно роль царя злого, жестокого, которого все боятся? Гораздо приятнее играть роль царя справедливого и доброго; феодала, который будет вершить праведный суд, давать разумные законы, с которым рады будут общаться подданные и которому многие будут благодарны.

При монархии, тем более при неограниченной монархии, очень многое зависит от личных качеств царя. Я бы сказал, что личные качества царствующей особы даже гипертрофируются, усиливаются чрезвычайно — уже от того, что эта «особа» имеет особые, исключительные возможности культивировать эти самые качества.

Так вот, Алексей Михайлович как раз был царем, который вполне способен сыграть роль такого государя, каким ему, наверное, хотелось быть. Потому что если монарх не свободен от низких, примитивных страстей, то на них он, естественно, и потратит силы и время. А вот если страсти царя посложнее, потоньше, подуховнее, то ведь тогда и появляется возможность сделать что-то значительное, важное, интересное за годы правления.

Алексей Михайлович не был таким уж любителем так называемых «радостей жизни» — венчанным женам он сохранял верность, к вину был почти равнодушен, в еде очень умерен.

Соблюдал все посты, а в году было 200 постных дней! Четыре дня постной недели — вторник, четверг, субботу, воскресенье — ел один раз, и вся царская пища состояла из капусты, рыжиков и ягод. В понедельник, среду и пятницу царь не ел вообще ничего.

Из плотских радостей очень любил разве что охоту, но это как раз тот случай, для него малотипичный, когда страсть Алексея Михайловича оказалась гипертрофированной, крайней, и на нее он тратил много времени и сил. А так он любил жизнь, радовался жизни от души, но ничего в ней не выделял и не любил чрезмерно, до безумия. И вся жизнь царя подчинялась сложному, театрализованному обряду, даже его любимая соколиная охота.

А кроме того, Алексей Михайлович был хорошо образован. Во-первых, «он прошел полный курс древнерусского образования, или словесного учения». На шестом году начали его учить грамоте; патриарший дьяк по указу дедушки Филарета составил букварь, учил же мальчика дьяк одного из московских приказов. «Через год перешли от азбуки к чтению часовника, месяцев через пять к Псалтирю, еще через три принялись изучать Деяния апостолов, через полгода стали учить писать, на девятом году певчий дьяк, то есть регент дворцового хора, начали разучивать Охтой (Охтоих), нотную богослужебную книгу, от которой месяцев через восемь перешли к изучению „страшного пения“, т. е. церковных песнопений Страстной Седмицы, особенно трудных по своему напеву — и лет десяти царевич был готов — прошел весь курс древнерусского гимназического образования».