Правда о допетровской Руси

«Рабе Божий! Дерзай о имени Божий
И уповай всем сердцем подаст Бог победу
И любовьи совет великой имей с Брюховецким
А себя и людей Божиих и наших береги крепко.
От всяких обманов и льстивых дел и свой разум
Крепко в твердости держи и рассматривай
Ратные дела виеликою осторожностью
Чтоб писари Хзахарки с товарищи чего не учинили
Также как Юраско над боярином нашим
И воеводою над Васильем Шереметевым также и над боярином
Нашим и воеводою князь Иваном Хованским.
Огинской князь
Учинил и имай крепко спасение и Аргусовы очи
по всяк час
Беспрестанно в осторожности пребывай
и смотри на все
Четыре страны и в сердце своем великое пред Богом смирение и низость имей
А не возношение как нехто ваш брат говаривал
не родился-де такой
Промышленник кому бы ево одолеть с войском
и Бог за превозношение его совсем предал в плен».

Стихи ли это вообще? Судите сами. Тогдашние нормы русского языка не позволяли даже того, что веком позже делал Тредиаковский. Первые стихи, которые мы с вами сочли бы стихами без оговорок, написали Сумароков и Ломоносов в середине XVIII века. Может быть, дело не в бесталанности царя, просто не пришло время писать по-русски лучшие стихи?

Больше всего проявил себя царь в письмах различным людям. Известно больше сотни его писем разным лицам, и в этих письмах трудно не заметить тонкого понимания ежедневных людских отношений, меткой оценки многих людей, простодушия, веселости, иронии, порой задушевной грусти.

В целом этого умного, доброго и справедливого человека трудно не уважать, при всей его несдержанности и вспыльчивости. Притом, что его панический страх перед колдунами у современного человека вызывает улыбку, а истовая религиозность кажется несколько чрезмерной. Неудивительно, что историки весьма благоволят Алексею Михайловичу, и лишь одна, но «зато» самая основная черта его характера вызывает у них сложные чувства: его устойчивая склонность к гармонии, порядку, определенности.

«По природе своей, слишком мягкой, Алексей Михайлович не мог не уступить большого влияния окружающим его людям; он был вспыльчив, но не выдержлив. Излишняя доверчивость к людям недостойным, власть, им уступленная, протекали от слабости характера, а не от недостатка понимания людей. Так, например, он хорошо видел, кто такой был тесть его, Милославский, и в минуту вспышки не щадил его, но наложить на него опалу — значило огорчить самое близкое к себе существо, жену, которую он так любил, а это было уже выше сил царя Алексея. Так было и в отношении к другим лицам, тесно связанным между собою, крепко держащимся друг за друга: наложить опалу на одного — и столько явится вдруг недовольных, печальных лиц, а лица эти, по обычаю, с утра до вечера толпятся во дворце, избавиться от них нельзя… и Алексей Михайлович уступает», — так оценивает поведение Алексея Михайловича С. М. Соловьев.

Сергей Михайлович Соловьев почему-то ставит царю в вину то, что он не опалился на своего тестя… А что, были причины подвергать его опале? Царь отлично знал цену ничтожному тестю и последовательно не допускал его ни до каких серьезных дел, несмотря на прямые просьбы родственников и самой царицы. Если бы допустил — тогда, скорее всего, и правда пришлось бы казнить старое ничтожество или уж, по крайней мере, «опаляться» на него, выгонять, удалять от дворца. Алексей Михайлович ограничился тем, что надавал тестю пинков и прогнал его с заседания Думы; наверное, это тоже огорчило царицу, но, несомненно, было куда лучше казни жалкого, но любимого царицей папочки. Царица огорчалась неуважению мужа к отцу, но уступи ей царь, и ему пришлось бы огорчить жену несравненно больше.

И кроме того, царь должен был думать ведь не только о своей семье. Дай он войско, дай он серьезное поручение Милославскому, и страшно подумать, к каким последствиям это могло бы привести и для государственных дел, и для всех подчиненных Милославского!

Приходится признать, что царь проводит как раз железную линию, и государственную, и семейную. При несомненной любви к Марии Ильиничне он никак не оказывается в убогой роли подкаблучника, и при всей своей любви к гармонии не поддается на провокации окружения.