Правда о допетровской Руси

Легко отбросив тех боярских людей, которые пытались сопротивляться, стрельцы вломились в Кремль, но вели себя стрельцы в Кремле очень по-разному. Одни входили в Кремль десятками и полусотнями под командой офицеров и разворачивались в боевую позицию. Другие вламывались в Кремль именно как ТОЛПА — никем и никак не организованное сборище, действующее чисто эмоционально и импульсивно. Стрельцы ломились в Кремль с очень простым, понятным требованием: «Выдать изменников!» и «Смерть убийцам Ивана!».

Несколько раз все висело на волоске, и можно было обойтись без пролития крови. И когда на крыльцо вывели обоих царевичей, вернее, вывели Ивана, а маленького Петра мать держала на руках, несколько стрельцов подставили лестницу, влезли на крыльцо и спросили Ивана: правда ли он царевич Иван и кто его убивал? Царевич ответил этим преданным династии, верным присяге, но не очень умным стрельцам, что он и правда Иван-царевич, что его «никто не изводит» и жаловаться ему не на кого.

Стрельцы смутились, и становилось совершенно неясно: что же им теперь делать? Ведь слух, под предлогом которого их бросили на Кремль, оказался полной чепухой…

А тут еще выходит к ним боярин Артамон Матвеев — высокий, красивый старик, глубокоуважаемый всеми сословиями. Тихо, ласково начинает он уговаривать стрельцов: мол, вы же, стрельцы, всегда сами подавляли бунты, так чего вы теперь бунтуете?! Давайте говорить по-хорошему, не уничтожайте свои старые заслуги! Хованский тщетно пытался бросить стрельцов на Матвеева; стрельцы даже просили его заступиться за них, невольных бунтовщиков, перед царем. Все еще могло кончиться, как в 1648 году, но, по общему мнению, сыграл страшную роль Михаил Долгорукий.

Когда уже другие успокоили толпу, Михайле вздумалось разыграть перед стрельцами начальника, и он набросился на них с бранью и криками. Махал плетью, ругал «по-черному», требовал немедленно вернуться в свои слободы под угрозой казни. «А ты с колокольни не летал?! А это ты видел?!» — закричали стрельцы в ответ, показывая Михайле бердыши. Долгорукого схватили, сбросили на подставленные копья, изрубили бердышами в мелкие куски.

Тогда, после пролития первой крови, агенты Милославских бросились на Матвеева, тоже скинули его на подставленные копья. По легенде, Наталья Кирилловна вцепилась в Матвеева и голосила, не желая отдавать стрельцам, а маленький Петр вцепился в бороду Артамону Сергеевичу. Стрельцы рванули, тело боярина полетело вниз, на острия копий, а в ручке десятилетнего Петра остались клочья сивой бороды Матвеева.

Все дальнейшее показывает: началась кровавая неразбериха, в которой главную скрипку играли вовсе не агенты Милославских (вряд ли их было больше нескольких десятков) и не основная масса стрельцов, смущенных слухами и стремившихся, в конце концов, «отправить службу», как уж они ее понимали. Тут началось время мародеров, время тех неполноценных личностей, которые есть в любой среде, но которые в обычное время малозаметны; их время приходит, когда надо «бить и спасать».

Именно тогда, 15 мая 1682 года, убит был вслед за Матвеевым князь Григорий Григорьевич Ромодановский, не числившийся ни в каких списках «изменников», то есть попросту врагов Милославских. Но зато этот умный и спесивый человек раздражал плохих солдат своей требовательностью, строгостью, порой — ненужной жесткостью и высокомерием. И это была не единственная жертва такого рода — всего за 15–17 мая истреблено было до сотни человек, из которых от силы треть были те, до кого сами добрались или на кого указали агенты Милославских. В основном это были люди, по какой-то причине неугодные стрельцам… вернее, какой-то части стрельцов.

Стольника Федора Петровича Салтыкова приняли за Афанасия Нарышкина, убили его, а потом опознали и отвезли труп отцу, боярину Петру Михайловичу Салтыкову, с извинениями. Тот со словами «Божья воля!» велел угостить убийц сына вином и пивом.

Так же точно приехали они и к восьмидесятилетнему князю Долгорукому, отцу Михайлы: просили прощения, что не удержались, убили. Старик выслушал их спокойно и тоже угостил вином и пивом. Но когда стрельцы вышли, а на труп Михайлы с воем упала вдова, старик, большак рода Долгоруких, произнес: «Не плачь! Щуку-то они съели, да зубы остались, недолго им побунтовать, скоро будут висеть на зубцах по стенам Белого и Земляного города». Холоп слышал это и побежал за стрельцами, рассказал, что старик грозится, пугает стрельцов последствиями бунта. Возмущенные представители трудового народа вернулись и свершили революционное правосудие — убили 80-летнего Долгорукого, рассекли труп на части, выбросили за ворота в навозную кучу.