Правда о Григории Распутине

По воле Монарха в ознаменование «врачебных заслуг» Военно-медицинская академия в Петербурге присудила в 1901 году Филиппу звание доктора медицины. Об этом Царя так просили родственники — Петр Николаевич и Милица.

Когда мэтр был осчастливлен подобным свидетельством, Великий князь Петр Николаевич, по наущению своей супруги в 1901 году посетил в Париже президента Франции Эмиля Лубэ (1839–1929) и просил того «посодействовать» Филиппу в получении французского медицинского диплома.

Президент был озадачен подобной «экстравагантной просьбой» и объяснил этому странному русскому вельможе, что получение такого документа регулируется законом, требующим сдачи по крайней мере трех специальных экзаменов. Это правило касается всех, в том числе и тех, кто «имеет иностранный диплом, достойный уважения».

Естественно, что появление в Царском окружении загадочного человека вызвало сильное любопытство в высшем свете. Любопытство подогревалось частным характером встреч Царя и Царицы с визитером. Возникли разные предположения, домыслы.

Говорили, что Филипп в доме Милицы и Петра устраивал спиритические сеансы, вызывал дух Императора Александра III, который якобы давал наставления Николаю II по вопросам внутренней и внешней политики. Обеспокоенные родственники решили внести ясность.

В конце июля 1902 года Великая княгиня Елизавета Фёдоровна напрямую спросила свою сестру-Царицу: какие у них отношения с Филиппом, кто он такой и почему встречи с ним окружены завесой тайны? Александра Фёдоровна ответила, что это исключительно одухотворенный человек, что встречи с ним не являются тайной, да в их положении сохранить тайну невозможно, так как Мы живем на виду у всего мира. Ответ не внес ясность.

Тем же летом с загадочным французом познакомился Великий князь Константин Константинович, описавший эту встречу в дневнике:

«Ездили на Знаменку на танцкласс; наши дети летом учатся там танцевать. У них был знаменитый Филипп; после танцкласса мы пили чай у Милицы и увидели его. Это небольшого роста, черноволосый, с черными усами человек лет 50, очень невзрачной наружности, с дурным южнофранцузским выговором. Говорил об упадке религии во Франции и вообще на Западе. Когда с ним прощался, он хотел поцеловать мне руку, и я с трудом вырвал её».

Встречи Царской Четы с Филиппом не выходили за пределы вечерних встреч и духовных бесед. Слухи же о спиритических сеансах, о «вызове духов», «об общении с загробным миром» так и остались слухами, и никогда не были подтверждены.

В то же время точно известно, что для Милицы и Петра гость из Лиона не являлся лишь врачом и приятным собеседником. Милица воспринимала его как «мэтра жизни», способного ввести в закрытый для непосвященных заповедный мир. Она рвалась в потаенную даль всей душой и в какой-то момент экстремистка-оккультистка решила, что она туда и проникла. Показательный в этом отношении эпизод относится к 1902 году.

Той осенью на прогулке в Крыму князь Феликс Юсупов граф Сумароков-Эльстон (1856–1928)[46] прогуливался по горной дороге вдоль моря и встретил экипаж, в котором сидела Великая княгиня Милица Николаевна с каким-то господином. Юсупов с Милицей и ее супругом Петром Николаевичем был прекрасно знаком, их имения располагались рядом, они наносили друг другу семейные визиты, часто встречались и на царских приемах в Ливадии. Завидев Великую княгиню, князь отошел к обочине узкой дороги и сделал учтивый поклон. Однако, к немалому удивлению Юсупова, Милица не обратила на него никакого внимания. Это выходило за рамки норм этикета и озадачило аристократа.

Через несколько дней он встретил Милицу в Ливадии и напрямую спросил, чем была вызвана такая реакция. Ответ княгини поверг Юсупова в состояние, близкое к шоку. Абсолютно серьезным тоном она поведала, что «князь не мог ее видеть», так как: «со мной был доктор Филипп. А когда на нем шляпа, он и спутники его невидимы». Услышав такое, князь только и мог подумать о душевном здоровье собеседницы.

Если Милица считалась «дюже умной», то ее младшая сестра Станислава отличалась не умом, а напористостью. Здесь энергический потенциал черногорского рода сказывался еще наглядней. Станиславу еще в Смольном все стали звать Анастасией и под именем Анастасии Николаевны она и вошла в императорскую фамилию. Для близких она всегда была Стана.

С сестрой Милицей она была с ранних лет неразлучна. Их даже весьма нелестно называли Сциллой и Харибдой, намекая и на взаимную связанность, и на то, что от этих «темных княгинь» ничего доброго ожидать не приходилось.