Тенденциозно подобранные фрагменты из досье Тобольской консистории стали фигурировать в качестве «неоспоримых» аргументов и «бесспорных» доказательств. Самое же главное, что собиралось придирчивыми расследователями несколько лет и что никак не подтверждало двусмысленные намеки и облыжные обвинения, всё это попросту игнорировалось. Предположения и догадки обретали характер факта. Никакой «модальности» не было теперь и в помине; там, где ранее стояло слово «якобы», теперь доминировал категорический императив.
Еще задолго до поры «буйства компромата», при первых следственных действиях церковных властей по поводу хлыстовства, весть о том дошла до Царской Семьи. Будучи благочестивыми православными, Царь и Царица придали этим слухам большое значение. Как уже отмечалось, Государыня Александра Фёдоровна лично попросила своего духовника и тогда инспектора Петербургской Духовной академии Феофана поехать в Сибирь и на месте узнать истину. Точная дата этого визита неизвестна, но есть основания считать, что это произошло летом 1908 года, когда Тобольская консистория затевало второй этап расследования.
Царский посланец ознакомился со всеми материалами (с Распутиным ему встречаться не надо было, он и до того его хорошо знал) и, вернувшись, сообщил высокопоставленным почитателями Григория, что «ничего порочного за ним не числится». Эта оценка лишний раз укрепила Царицу во мнении о православности Их друга, в чем Она и до того не сомневалась.
Все разоблачительные инвективы в той или иной степени, непременно затрагивали вопрос об отношениях сибирского мужика с женским полом. С первых шагов зарождения и развития антираспутинской истерии эта тема почти непременно была, если и не самой главной, то наверняка злободневной. Как было видно из доносов покровских церковнослужителей, этот сюжет уже ими не был обойден. Еще в 1907 году двум сельским батюшкам показалось, что этот прихожанин слишком «вольно ведет себя с дамами» и даже «бывает ними в бане».
«Дамами» во всех донесениях назывались, конечно, не местные поселянки, а приезжие «из России». Таковые стали появляться в Покровском с конца 1905 года. С этого времени начинает формироваться кружок обожательниц, который будет сопровождать «отца Григория» до самой смерти.
Потом, когда уже кончится его земная жизнь и его венценосный покровитель перестанет быть «владыкой полумира», эта «женская группа» вызовет пристальный интерес как у следователей ЧСК Временного правительства, так у и средств массовой информации. Далее, когда исчезнут и Временное правительство и все его клевреты и начинания, тема останется.
За дело примутся историки, романисты, драматурги и кинематографисты. Они уже вообще не будут ничего исследовать и расследовать, а чуть ли не всех почитательниц Распутина без колебаний будут зачислять в разряд его сожительниц. Этот «любовный список», в некоторых случаях насчитывающий многие сотни имен, будоражит воображение впечатлительных сочинителей и поныне.
Среди множества зафиксированных в этом «документе» фигур на первых местах указывают непременно трех: Ольгу Владимировну Лахтину (Лохтину), Хионию Михайловну Берладскую и Акилину Никитичну Лаптинскую. (О некоторых прочих «активистках» речь пойдет отдельно). Их Распутин по-свойски называл Лелей, Хоней, Килиной. (По обычной деревенской привычке прозвища от него получали многие его знакомые.).
Эти три особы бывали в Покровском, жили там порой по нескольку недель и входили в число дам, с которыми, как утверждалось, «Распутин ходил в баню». Оставим в стороне банную историю и остановимся на личностях этих, так сказать, «главных фигурантов по делу о разврате». Их, как следовало из доносов священников, неистовый Распутин прилюдно во время прогулок по селу «поглаживал», «обнимал» и «целовал». Правда, кроме этих стражей морали в рясах, никто другой такого не наблюдал. Их же в 1907 году «настиг» в доме Распутина ревизор консистории и всех троих опросил. Распутинские гостьи дали «показания», в которых рассказали, когда и почему они оказались в зоне распутинского тяготения.
Родившаяся в 1865 году дворянка из Казани Ольга Лахтина, вдова генерала, познакомилась с Григорием Распутиным в Петербурге в 1904 году через своего духовника, упоминавшегося уже архимандрита Феофана. Он рекомендовал его как «человека Божия». К этому времени будущая страстная почитательница сибирского проповедника находилась на жизненном перепутье. Потеряв мужа и став вдовой в тридцать пять лет, она серьезно занемогла и потеряла интерес ко всему.
Давая показания следователю ЧСК в мае 1917 года, генеральша признавалась: «Он меня исцелил. У меня была неврастения кишок, я пять лет лежала в кровати… Я два раза ездила за границу, никто мне помочь не мог, была калека». Необычный человек по имени Григорий открыл ей второй раз «свет в жизни». Сорокалетняя Леля уверовала раз и навсегда в чудодейственные способности Распутина, стала его называть «отцом Григорием». В Покровское Лахтина приехала первый раз вместе с Распутиным в конце 1905 года, чтобы, как она говорила, «узреть его жизнь по Богу».