Правда о капиталистической демократии

Из всего этого политического опыта можно извлечь несколько уроков. Во-первых, народные классы в Латинской Америке получили новую возможность устранять антинародные правительства, ниспровергая существующие конституционные механизмы, которые неслучайно являются прибежищем для популярных предрассудков среди элиты (политика – это дело элиты и простой народ не должен вмешиваться в дела джентльменов). Однако, с другой стороны, второй урок заключается в том, что спасительная мобилизация масс не стала началом создания реальной политической альтернативы, которая смогла бы привести к преодолению неолиберализма и переходу к постнеолиберальной фазе. Эти героические восстания угнетённых классов фатально уязвимы из-за своей организационной слабости, выражающейся в абсолютном преобладании стихийности как способа политической активности. Самоубийственное безразличие к проблемам народной самоорганизации, стратегии и тактики ведения политической борьбы являются важнейшими факторами, объясняющими ограниченные достижения всех этих переворотов. Это правда, что произошла смена неолиберальных правительств, но на такие же, как и они, правда, менее склонные к использованию неолиберальной риторики, но придерживающихся тех же самых принципов. Стремительная мобилизация народных масс испарилась в воздухе сразу после президентской перестановки и оказалась неспособной организовать новый политический субъект, наделённый ресурсами необходимыми для модификации доминирующего соотношения сил в позитивном направлении. Несомненно, с этими неудачными результатами связана поразительная популярность, особенно в среде политических активистов, новых выражений политического романтизма, таких как экзальтация аморфного множества Хардта и Негри или диатрибы Холлоуэя против партий и движений, которые якобы не хотят учиться на болезненных ошибках социальных революций ХХ века, и продолжают настаивать на необходимости захвата политической власти 33 .

Разочарование в неолиберализме позволило ускорить крах оптимизма в отношении демократизации, который со всей очевидность преобладал несколькими годами раннее. Тем не менее, нужно помнить, что слабость народного движения была заметна не только во время «внеконституционной» передачи власти. Эта слабость было также очевидной в случае правительств, избранных в соответствие с шумпетерианскими предписаниями экспертов по «демократическим транзитам» после экономического коллапса неолиберализма. События, связанные с Киршнером в Аргентине, Васкесом в Уругвае и в особенности Лулой в Бразилии, ясно демонстрируют бессилие угнетённых классов в установлении постнеолиберального порядка даже в тех правительствах, которые были избраны народом для достижения этой первостепенной цели. Если в результате политических беспокойств массы свергали действующие правительства, а затем демобилизировались и отступали, в случае с конституционными правительственными перестановками политическая логика была удивительно схожа с этой ситуацией: люди голосуют, а затем идут по домам, давая тем самым индивидам, которые якобы «знают» как управлять страной и экономикой, возможность делать своё дело. Как и в случае с политическими изменениями посредством народных восстаний, результаты не могли быть более разочаровывающими.

Однако, несмотря на эти неудачи, беспрецедентная способность народных масс в Латинской Америке свергать антинародные правительства ввела новый фактор на политическую сцену. Мощное возрождение популярности кубинской революции и её лидера Фиделя Кастро по всей Латинской Америке и вновь обретённая репутация Уго Чавеса и его Боливарианской революции, постоянное объявление референдумов и выборов для подтверждения его народной легитимности и использование их в качестве средства восстановления прерогатив «первого должностного лица», а также его постоянное напоминание того, что решение всех проблем региона можно найти только в социализме, а не капитализме (смелое заявление, которое полностью исчезло из общественного дискурса в Латинской Америке), ясно указывают на изменяющееся настроение народа в регионе.