Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959

«При посещении различных академий, институтов, министерств, трестов и строительных площадок делегация встречала ото всех только величайшее уважение и радушие. Эти благоприятные обстоятельства объясняются, без сомнения, потеплением отношений СССР – США, совпавшим с визитом в Америку Председателя Совета министров СССР Н.С. Хрущева, который имел место во время пребывания делегации в Советском Союзе. Немаловажным фактором, однако, был и дружеский прием, оказанный советской делегации во время ее визита в США в июне 1959 г.».

Лично я считаю, что последний фактор нельзя недооценивать, я и сам видел тому множество подтверждений. Так, когда кто-то из тех, кто был у нас в гостях, с готовностью пришел нам на помощь в затруднительной ситуации и я поблагодарил его, он ответил: «Григорий Порфирьевич, вы знаете русскую поговорку «Долг платежом красен» – вспомните, как нас принимали в Америке!»

Далее в отчете отмечалось: «Когда позволяло время, советский комитет также организовывал для нас развлечения. За три недели пребывания в стране члены делегации посетили три балета, шоу на льду, два цирковых представления, кукольный спектакль и круговую кинопанораму; побывали в Кремле, в музеях и картинных галереях, были гостями на нескольких банкетах».

Хотя мы встречали жен некоторых из наших коллег в театрах и ресторанах, домой нас никто не приглашал. Напротив, когда мы принимали в США советскую делегацию, развлекали их в основном профессора у себя дома.

Лично я, несмотря на свое прошлое, о котором все знали, встречал повсюду исключительно вежливость и дружелюбие. Так, например, в Ленинграде каждому члену нашей группы подарили прекрасную кожаную папку на «молнии» с тисненым символом города – конной статуей царя Петра Великого – и информационными материалами. Мне мою папку вручили с дружеской улыбкой и замечанием: «Даже монархист не станет возражать против этого!» Я не стал объяснять, что вовсе не являюсь монархистом.

Единственное, что постоянно раздражало меня во время поездки, так это поведение некоторых из моих более молодых спутников. Я сам принимал участие в их отборе и считаю, что мы сделали правильный выбор. Возможно, сам я в окружении множества ностальгических напоминаний о юности стал излишне чувствителен и слишком легко раздражался на всевозможные глупые шутки и проявления невежества в отношении «прежней страны», к которым любой эмигрант в США постепенно привыкает и становится нечувствителен. Тем не менее некоторые шутки заходили слишком далеко.

Никто не пытался станцевать рядом с гробницей Сталина, хотя прошел слух, что кто-то из нас и правда сделал это, но на самом деле имел место следующий инцидент.

В первое же воскресное утро мы побывали в Кремле. Для многочисленных советских туристов, ходивших вокруг большими группами в сопровождении экскурсоводов, часть Кремля была временно закрыта, но нам по просьбе наших хозяев показали и ее тоже. В одном из древних сводчатых залов сопровождавшая нас женщина-историк сказала, что мы находимся в древнейшей части Кремля. Она указала на большое кресло, обитое потускневшей красно-золотой парчой, и добавила, что здесь первый царь династии Романовых, Михаил Федорович, принимал советников после своего избрания в 1613 г.

Я перевел ее слова; затем женщина-историк, профессор Цытович и я прошли в следующую комнату. За нами, однако, никто не последовал, поэтому мы повернули обратно – и увидели следующую сцену.

На троне сидел профессор; еще один профессор стоял перед ним на коленях, протянув руки будто бы в мольбе; третий член нашей делегации со смехом фотографировал их[114]. Произошло это утром, до ленча, так что все мы были совершенно трезвы.

Никто из наших советских сопровождающих не сказал ни слова. Я испытал жуткое отвращение, но тоже промолчал. Еще до этого случая я пытался убедить наедине кое-кого из коллег вести себя чуть более тактично, но безрезультатно. Мне казалось, единственное, что я мог реально сделать в этой ситуации, – это пойти в американское посольство и, если против повторения подобных вещей не будут предприняты самые решительные меры, попросить разрешения немедленно вернуться домой. Но, если бы меры действительно не были приняты и я один вернулся бы домой, это скорее повредило, а не улучшило бы советско-американские отношения; все мои предыдущие усилия пошли бы насмарку. Поэтому я решил сначала выяснить, что думают об этом советские коллеги. Проходя по двору, я отвел одного из них в сторонку; я встречал его раньше и считал очень умным и уравновешенным человеком. Я сказал, что хотел бы узнать его мнение; после сорока лет жизни вне России мне трудно было судить, как он и его коллеги отнесутся к тем или иным вещам, например к только что имевшему место инциденту. Если так же серьезно, как я, то я буду действовать. Я не сказал ему, что собираюсь делать, но он, похоже, почувствовал, что дело может обернуться серьезно.