Правда о штрафбатах. Как офицерский штрафбат дошел до Берлина

Но как непредсказуемо меняются иногда судьбы человеческие! В 1960 году, когда с того памятного 43-го прошло 17 лет, я, уже полковник Воздушно-десантных войск, проходивший службу в Костроме, после операции по удалению части щитовидной железы ложусь в Ярославский гарнизонный военный госпиталь для комиссования на предмет годности, а вернее – негодности к дальнейшей службе в ВДВ. И там встречаю в больничной пижаме своего бывшего командира запасного полка, уже полковника в отставке Жидовича. Надо же, оказаться в одном и том же месте, в одно и то же время! Ну, не судьба ли?

И как ни странно, он не просто вспомнил, но неожиданно для нас обоих почти сразу же узнал меня. Он, тогдашний мой командир, оказывается, вскоре тоже выпросился у начальства на фронт, принял под командование гвардейский стрелковый полк, но в первых же боях был тяжело ранен, долго залечивал свои раны в госпиталях и остался дослуживать свои армейские года до пенсии здесь же, в Ярославле.

Долгими вечерами, пока меня, признав негодным для дальнейшей службы в десантниках, не выписали из госпиталя, мы вспоминали и Алкино, и свои боевые дела, и годы «послеалкинские».

Рассказал он мне и о судьбе своих замов по запасному полку. Майор Родин, могучий красавец, при повторном заходе на фронт погиб. А как я узнал только теперь, когда мне стали доступными архивные документы ЦАМО РФ, погиб он штрафником в том самом штрафбате, где в 1942—43 гг. служила его жена, военврач Родина, и с которой, пусть очень короткое время, мне довелось общаться. Да и погиб майор Родин в той роте штрафбатовской, которой командовал я. И произошло это на том злосчастном минном поле, которое по милости наших начальников пришлось преодолевать нам, идя в атаку в октябре 1944 года. Я еще раз, пользуясь случаем, благодарю сотрудников Центрального архива за документы, пролившие свет не на одну эту фронтовую тайну.

Другой заместитель командира полка, подполковник Неклюдов, напоминавший нам, молодым лейтенантам, недавно сменившим петлицы на офицерские погоны, своей аккуратной бородкой и манерами классических представителей офицерства старой русской армии, был тогда в солидных летах, на фронт его не отправили, а сразу по окончании войны уволили в запас.

Рассказал мой командир и о дочери подполковника Неклюдова, библиотекарше нашего полка, яркой звезде концертов полковой самодеятельности. Концерты эти регулярно, почти раз в месяц, устраивались в честь проводов маршевых рот, отправляемых в действующую армию. Я до сих пор помню ее сильный, проникновенный грудной голос, ее «Над полями, да над чистыми». Профессиональной певицей она так и не стала, хотя, по моему мнению, у нее были для этого все данные, кроме, пожалуй, возраста. Учиться вокалу ей было уже поздновато.

Вот такой экскурс в прошлое случился у нас в ярославском госпитале. А тогда, в 43-м, после отъезда Риты с госпиталем из Уфы, у нас наладилась переписка, настоящий «почтовый роман». Из ее писем я узнал, что они обосновались в Туле, даже помню, что госпиталь размещался в школе на улице Красноперекопской. (Много лет спустя, когда после войны мне доводилось служить близ Тулы, мы побывали там.)

Уже потом, когда и я оказался на фронте, Рита мне сообщила, что теперь их госпиталь вошел в состав Белорусского фронта. Так еще раз судьба свела нас тогда на одном фронте войны, что и позволило нам там встретиться и уже больше не расставаться.

В эту пору у меня, как и у многих влюбленных молодых людей, «прорезалась» поэтическая страсть, и я писал своей знакомой стихи и даже целые письма в стихах, конечно, далеко не совершенных. Вот некоторые из тех стихов:

Много пережил за дни разлуки,
сомневался в верности, в любви.
Мне приснилось, что ты свои руки
все запачкала в моей крови.
И что ты меня перевязала
в полутемной комнатке пустой
бомбами разбитого вокзала.
То был сон…Но ты была со мной!

А вот еще одно, из другого письма:

В день, когда пробьют часы Победу
и в мире станет радостней, светлей,
мы будем вместе. Радости и беды
делить согласна до последних дней?
Тогда отметим сразу дни рожденья,
которые прошли, которым еще быть,
а если доживем до Дня Победы,
не будем уставать Судьбу благодарить!

И не только ей посвящал я свои немудреные стишки, но и многим своим фронтовым друзьям. Просто иногда стихи слагались сами собой в честь каких-нибудь событий на боевом пути нашего штрафбата.