В ту ночь казалось, будто мы слышим такую гармонию, слышим, как переговариваются между собой живые звезды. Полное отсутствие тумана вызвало необычайное зрелище — ничего подобного я раньше не видел. В том месте, где небо встречалось с морем, проходила четкая разграничительная линия, похожая на лезвие ножа. Вода и воздух не сливались постепенно, переходя, перетекая друг в друга. Они существовали раздельно, поэтому звезды, которые находились низко на небосклоне, рядом с четко очерченной линией воды, совершенно не теряли своего блеска. Благодаря вращению Земли край воды постепенно закрывал ту или иную звезду, и казалось, будто вода разрезает звезду пополам. Верхняя половина продолжала сиять, пока не скрывалась совершенно, и до последнего ярко светила на воде своими лучами.
В показаниях, данных следственному комитету сената США, капитан одного из кораблей, которые в ту ночь находились недалеко от нас, сказал: звезды на горизонте были такими необычайно яркими, что он был обманут и подумал, будто видит огни кораблей; он не помнил, чтобы раньше видел такую ночь. Те, кто находился на воде, согласятся с его утверждением; мы часто обманывались, и нам казалось, что мы видим огни корабля.
Кроме того, холод! Он тоже стал для нас чем-то новым; ни дуновения ветерка вокруг нас, когда мы стояли в шлюпке. Из-за постоянного холода все мы замерзли; нас окружал резкий, острый, ледяной неподвижный холод, который пришел из ниоткуда, но не отпускал нас ни на минуту. И все же больше всего поражала неподвижность — если можно представить, что «холод» неподвижен и тих.
Небо и холодный воздух находились наверху и вокруг нас. Внизу же была вода. И снова нечто необычное: поверхность океана напоминала нефтяное озеро; оно мягко покачивалось, и наша шлюпка то поднималась, то опускалась. Нам не нужно было разворачивать ее носом к волне; я часто видел, как она разворачивалась бортом, что при малейшем волнении имело бы роковые последствия, тем более что шлюпка была так загружена. Море гладко скользило под днищем; по-моему, мы не слышали шелеста волн, такой маслянистой казалась вода на вид. Один кочегар сказал, что провел на море двадцать шесть лет и ни разу не видел такой спокойной ночи; никто не стал с ним спорить. Такими же выразительными были слова другого: «Это напоминает мне какой-нибудь пикник, будь он проклят!» Именно так; происходящее действительно напоминало пикник на озере или на тихой реке вроде реки Кам или в речной заводи на Темзе.
Вот какими были небо, воздух и море, когда мы во все глаза смотрели на «Титаник», немного отойдя от него. Корабль стоял совершенно неподвижно; более того, вначале казалось, будто удар айсберга лишил его всех сил и корабль просто тихо отдыхает и постепенно погружается под воду, не пытаясь спастись, не ропща против такой несправедливости. Волны не раскачивали корабль; не было ветра, который мог бы завывать над палубами. Вначале самым сильным впечатлением для всех стали тишина, окутавшая лайнер, и медленное безразличие, с каким он погружался все глубже и глубже в море, как раненый зверь.
Один только корпус, видный с моря, снизу, внушал благоговение. Представьте себе корабль длиной почти в одну шестую мили, высотой в 75 футов до верхних палуб, с четырьмя громадными трубами, которые возвышались над палубами, и мачтами, которые возвышались над трубами; с сотней иллюминаторов, многочисленными салонами и другими помещениями, ярко освещенными, а вокруг него — крошечные шлюпки, заполненные теми, кто еще несколько часов назад ходил по палубам, читал в библиотеках и слушал музыку оркестра, пребывая в счастливом довольстве; теперь же они с изумлением взирали на громадную массу над ними и старались отгрести подальше, потому что корабль тонул.
Мне часто хотелось взглянуть на «Титаник» издали. Лишь за несколько часов до столкновения, за обедом я говорил соседу по столу, что непременно рассмотрю как следует корпус и пропорции, когда мы высадимся в Нью-Йорке.