Мне хотелось отойти подальше, чтобы увидеть весь корабль целиком, что было невозможно вблизи в Саутгемптоне. Конечно, тогда мне и в голову не приходило, что такая возможность представится так скоро — и так внезапно. Фон тоже отличался от того, что я себе представлял. Черный силуэт корабля на фоне неба подсвечивали звезды. Все трубы и мачты выглядели одинаково отчетливо; корпус был виден в тех местах, где наблюдались большие скопления звезд. Итак, по отдельности все было изумительно красивым: звездная ночь, красавец лайнер, яркие огни… Однако угол наклона лишал картину всякой красоты. Вода уже поднялась до освещенных иллюминаторов. Ряд за рядом они постепенно скрывались под водой. Огни «Титаника» должны были располагаться параллельно поверхности океана! Две линии никогда не должны были встретиться — и все же встретились. Помимо дифферента на нос, больше ничто не указывало на то, что корабль получил пробоины; ничто, кроме явного нарушения простой аксиомы: параллельные линии «никогда не пересекаются». Однако у нас на глазах «Титаник» погружался в воду носом вниз. Вскоре самые нижние иллюминаторы в носовой части очутились под водой, а иллюминаторы на корме поднялись выше обычной высоты. Мы гребли прочь от корабля в ночной тишине, надеясь и от всей души молясь, что корабль перестанет погружаться и, когда наступит рассвет, он останется в том же положении. Однако члены экипажа так не думали. Многие уверяют: офицеры и матросы были уверены, что корабль останется на плаву, даже после того, как стал известен масштаб повреждений. Некоторые из них, возможно, в самом деле так считали исходя из конструктивных особенностей лайнера. Знания придавали их словам дополнительный вес в споре с теми, кто считал, что корабль затонет. Во всяком случае, в нашей шлюпке кочегары никаких иллюзий не питали. Один из них — по-моему, тот, кто перерезал канаты, — рассказал, что заканчивал вахту в топке и уже предвкушал, как через четверть часа отдохнет (тем самым он подтвердил время столкновения в 23:45). Рядом с ним, на какой-то полочке над котлом стояла кастрюля с супом. Вдруг вся переборка вдавилась внутрь и ему на ноги хлынула вода. Он бросился к перегородке и успел перескочить на другую сторону перед тем, как водонепроницаемая перегородка опустилась у него за спиной, «как нож». Он пояснил, что перегородки «опускали с мостика». Он поднялся на палубу, но ему приказали снова идти вниз с другими. Исполняя приказ, они затушили огонь. После того можно было снова подняться на палубу. Судя по всему, бригада сразу же поняла масштаб повреждений. Наш кочегар мрачно добавил: «Сейчас бы мне тот горячий супчик не помешал» — и он был прав. По его словам, во время столкновения на нем были лишь тонкие штаны и фуфайка, ведь в топке было очень жарко. И хотя позже он надел сверху еще короткую куртку, зубы у него стучали от холода. Он скорчился на корме, под румпельной полкой, на которой стоял наш старший; там он пролежал всю ночь. Еще один кочегар набросил на него пальто; по-моему, большую часть пути он пребывал почти без сознания. Сидевшая рядом с ним дама, тепло одетая в несколько шуб, сняла с себя одну из них и набросила на него, но кочегар отказался, увидев, что многие женщины одеты недостаточно тепло. Потом шубу отдали девушке-ирландке с красивыми рыжеватыми волосами; она стояла неподалеку, опершись о планширь, и очень мерзла. Та же дама раздавала другие свои вещи — кому плед, кому меховое боа. Потом она со смехом вспоминала: перед тем как подняться на «Карпатию», люди, которым она давала свои вещи, начали их ей возвращать; но, поскольку, как и все остальные, она была в спасательном жилете, попросила не отдавать ей теплые вещи, пока она не поднимется на борт. Я так и не нашел свой халат, который заранее бросил в шлюпку; ночью один пассажир третьего класса нащупал его на полу и надел.
В такое время нелегко вспоминать, кто находился в шлюпке, потому что ночью невозможно было разглядеть что-либо дальше нескольких шагов, а когда наступил рассвет, мы тоже не смотрели друг на друга, так как искали корабль и следили за айсбергами. И все же, если мне не изменяет память, в нашей шлюпке не оказалось ни одного пассажира первого класса; три женщины, один младенец и двое мужчин из второго класса; остальные — пассажиры третьего класса, главным образом женщины, всего примерно тридцать пять пассажиров. Остальные, около двадцати пяти (возможно, больше) были членами экипажа и кочегарами. Рядом со мной всю ночь находилась группа из трех тепло одетых молодых шведок. Они прижимались друг к другу, чтобы согреться, и молчали; более того, они и потом говорили мало.