Правда о «золотом веке» Екатерины

И Долгорукие, и Голицыны, и любая другая русская семья, любой клан русских дворян — титулованных или нетитулованных, приближенных ко двору или прозябающих в провинции, — это не враги «бироновщины», не борцы с произволом и пережитками Средневековья. Это несостоявшиеся бироны и бирончики. Те, кто хотел бы находиться на месте временщиков времен Анны Ивановны. Да вот не удалось. Несостоявшиеся временщики.

САМЫЙ ГЛАВНЫЙ ВРЕМЕНЩИК

Только не надо приписывать мне оправдание режима, который вошел в историю под названием «бироновщина», а должен бы войти как «анновщина»!

Несомненно, что «бироновщина» — это совершенно мафиозный способ управления страной, при котором правительство не интересуется благом страны и ему попросту наплевать, что будет дальше, после него.

Такой способ управления, естественно, требует и особенных людей — тех, кто по своему психологическому складу годится во временщики. Иностранцам проще быть в чужой стране временщиками, это несомненно.

Но, во–первых, знаменитая фраза «после нас хоть потоп» принадлежит вовсе не немцу, окопавшемуся в России, а самому что ни на есть национальному королю Людовику XIV, французскому королю французов. Еле грамотная Анна вряд ли слыхала эту фразу, но вела себя в полном соответствии с ней.

Во–вторых, вот чем–чем, а расизмом или национализмом Бирон совершенно не отличался. Нет никаких оснований считать, что Бирон относился к русским плохо, хуже, чем к немцам, и среди его и сотрудников и собутыльников множество русских.

В–третьих, и это главное — в Российской империи был человек, который мог в любой момент пресечь бироновщину, было бы желание. Если уж 12–летний Петр II освободился от Меншикова, то, конечно же, и она могла и избавиться от Бирона, и поставить его на место, ввести их отношения в более приличные рамки. В конце концов, управляла же Екатерина II страной через своих любовников, и делала это неплохо.

На все рассуждения о женской слабости императрицы, о том, что не всем дано быть сильными людьми, и так далее отвечу кратко: человек, всегда делает то, чего хочет больше всего. И «почему–то» для достижения главного для него, того, что он выбрал для себя в жизни, у человека всегда хватает сил.

Анна Ивановна не дала ввести ограничения своей власти и приложила для этого совсем не мало сил. Теперь, после подавления «затейки» верховников, она распоряжалась властью бесконтрольно, как ей только хотелось. Для организации такого режима она прилагала немалые усилия и проявляла и ум, и волю, и прекрасную память, и огромное коварство, и душевные силы. Скажем, с ненавистным Дмитрием Михайловичем Голицыным она расправилась только через шесть лет после попытки заставить её править по Кондициям. С Василием Лукичом Долгоруким, который привез ей в Митаву Кондиции, царица расправилась еще позже… Так же и Бирон сделался герцогом Курляндским и Земгальским только в 1737 году, через семь лет после воцарения Анны.

На то, чтобы помнить об «обидах» многолетней давности, культивировать свою злобу, планировать месть, осыпать милостями того, кого она считала нужным, — на это ей хватало и ума, и душевных сил. Наверное, хватило бы воли и ума и на управление страной, и на формирование кабинета из людей более достойных, чем Эрнст Бирон.

Но царица не сделала ни того, ни другого, и нет никаких причин считать, что она вообще хоть чем–то была недовольна в своем царствовании или хотела бы что–то переменить.

Приходится признать то, что решительно не желало «в упор замечать» прекраснодушное русское дворянство, так возмущенное засильем немцев. То, чего упорно не желали видеть и историки, два века кряду певшие с голоса русского дворянства и всю бироновщину сводившие к немецкому засилью и насилию: что не только Бирон и другие немцы, что сама императрица хотела всего, что Соловьев приписывает лично Бирону — мафиозной власти, бесконтрольности, легкой приятной жизни, развлечений.

Бирон был близким по духу человеком, и притом лидером в их романе, каким (по моему консервативному мнению) и должен быть мужчина. Естественно и в высшей степени приятно было поручить именно ему организовать такой режим, но не будь Бирона или случись что–нибудь с Бироном, она нашла бы какого–нибудь другого «бирона» с похожими душевными качествами. Русского или немецкого, без разницы! Остерман даже лучше годился на должность Бирона по своим умственным качествам, а А.И. Ушаков — по нравственным. Впрочем, Би–рон успешно сочетал некоторые специальные знания Остермана и подоночные наклонности обер–палача Ушакова, главы Тайной канцелярии.