Правда о зомби

Но когда Гитлер стал божеством толпы, которому жадно целовали руки женщины со слезами на глазах, он был уже не тем человеком. Совсем не тем простым ефрейтором, мечтавшим стать художником. Он в душе уже был архитектором будущего своей нации. А с чего все началось? Для реалиста скажем так: с простого, на наш взгляд, мистицизма. Вот мы и подошли к роли личности в истории и тайне появления такого человека в нации.

Мистической убежденностью в своем величии и значительности в будущем нации Гитлер проникся в музее, увидев магическое копье Лонгина. Если верить историкам, то именно этим копьем легионер пронзил сердце Иисуса Христа. Гитлер, молодой человек, видел это копье неоднократно, но, как гласит предание (вот уже и о Гитлере созданы предания.), он только через три года посещения этого Венского музея «впервые почувствовал какую-то странную силу, исходящую от железного наконечника копья».

Так примерно воссоздали миг его «мессианского озарения» исследователи биографии будущего вождя рейха. Уже тогда осознавая, какую роль играет идея мессианства в германском народе, потерпевшем поражение в Первой мировой войне, Гитлер, увидевший историческое копье в который раз, «попытался разобраться в этом ощущении, в то же время стараясь держать сознание открытым навстречу таинственному сигналу». Всем известно, что будущий фюрер Германии с подросткового возраста тяготел к мистике, и поэтому неудивительно, что юношей он, никем не признанный художник, но тщеславный до болезненности, совсем иначе воспринял блеск наконечника легендарного копья.

«Я медленно ощущал какое-то магическое присутствие, — вспоминал потом Гитлер. — Такое ощущение я испытывал в тех редких случаях, когда я осознавал ту великую судьбу, которая мне предназначена». Из этого признания следует, что порой нуждавшийся материально Адольф, уже духовно давно нуждался во всенародном признании. И не только признании, но и поклонении, как мы уже знаем из исторических кинокадров невероятно пышных парадов, которые он впоследствии устраивал.

Некоторые исследователи его биографии, склонные к мистике, считают: «Когда он стоял перед копьем, окно в будущее „распахнулось“, его словно озарило, и он увидел в вспышке грядущее. Он ясно почувствовал, как однажды его кровь „вольется“ в русло народного духа нации, и он станет, дай бог, проводником перехода идеи христианской в идею национальную».

И вот тут-то видение, даже если оно и было, подвело, жестоко подвело будущего вождя Нового Рима. Видение было искаженным, мутным, оно обмануло молодого Гитлера. Он увидел начало своего величия, но не увидел ужаса своего конца. «Слишком ослепительным бывает восхождение цезаря на власть, чтоб он думал, что его ждет через месяц», — мрачно шутили древние римляне в период быстрой смены «избранных богами».

Доверимся исследованию одного из ведущих современных западных историков — англичанину сэру Алану Буллоку. В своем труде — сравнительной биографии «Гитлер и Сталин»- он пишет о молодых годах будущего фюрера следующее: «Именно в эту пору, в возрасте от шестнадцати до восемнадцати лет, воображение Гитлера стало рисовать ему его собственный образ. Подобно сталинскому Кобе, это был героический бунтарь, но приобретший особый характер: образ гениального художника, в свете которого Гитлер видел себя всю жизнь, часто высказывая сожаление о том, как много мир потерял, когда чувство долга заставило его заняться политикой».

В этой емкой цитате, не только определяющей развитие, но и подспудно предсказывающей итог судьбы фюрера, усматривается важная деталь, свойственная многим историческим личностям: немало примеров, когда тиран начинал в сознании строить свое величие, начиная с увлечения искусством. Вспомните императора Нерона, который для вдохновения приказал поджечь Рим и с вершины своего дворца слагал стихи, упиваясь зрелищем мечущихся среди огня несчастных сограждан. Гитлер, судя по всему, любил брать пример с великих диктаторов, хотя открыто в этом никому из приближенных не признавался. Но уже будучи фюрером, идолом Германии, он не упускал случая, чтобы в разговоре о живописи показать свои познания и дать современным мастерам живописи соответствующую оценку. Впрочем, о глубинах его оценок лучше свидетельствуют документы, на которые в своих исследованиях опирался Алан Буллок: в живописи Гитлер почему-то считал искусством все, что было создано до 1924 года. На более поздних авторов, работающих в стиле модерн или пытавшихся языком символов отразить мрачный реализм германского духовного существования, он порой обрушивался с бранью. Прекрасным было все, что восхваляло величие фюрера как вождя нацизма.