Правда персонального формата

– Меня подвозила ваша родственница. Эльза.

Стас скрестил руки на груди, качнулся с пяток на носки. И о-очень довольно заулыбался.

– Ты врешь! У Эльзы другая машина! – мгновенно взвился Зоин племянник. – Я что, не знаю, что ли?

– Все вопросы к ней, юноша. – Он даже позволил себе хохотнуть. – Зоя нас познакомила почти сразу. И мы, да, несколько раз пили кофе в городе.

– А за городом? – еле разлепил бесцветные губы брат его покойной любовницы.

– Что за городом? – прикинулся он непонимающим.

– Вы встречались с ней за городом?

– Нет, – с небольшой заминкой ответил Стас.

И тогда дядя встал с диванчика. Но сделал это не по примеру Вени – пыхтевшего и сопящего при каждом повороте головы и туловища. Иван Григорьевич поднялся очень грациозно. Движения были гибкими, отточенными, как у танцора или бойца замысловатых восточных единоборств.

Может, Зоя что-то о нем забыла Стасу рассказать? И не искусствовед он никакой, а бывший послушник монастыря на Востоке? Может, он чем-то таким и занимался? И сейчас точным ударом ребра ладони перебьет ему трахею и…

– Вы встречались с Эльзой за городом, Стас. Признайте это.

Иван Григорьевич встал слишком близко. Стас даже слышал аромат его ополаскивателя для рта.

– Нет. Нет же. Ни разу этого не было.

Он попытался отступить на шаг назад. Но Иван Григорьевич неожиданно поймал его за шиворот. Скомкал воротник его домашней рубашки в кулаке. На что-то надавил на его шее, на какую-то очень болезненную точку. И вот уже Стас стоит перед ним на коленях.

– Не надо мне лгать! – яростно зашептал он, наклоняясь к его уху. – Мне совершенно точно известно, что ты с ней встречался в поселке, где у Зои дача. Ну!

Еще одно нажатие пальцами в область под ключицей, и Стас завыл.

– Нет, клянусь! Клянусь, Эльзы там не было!

– А кто был? С кем ты любезничал возле магазина незадолго до Зоиной смерти?

– Я уже не помню. Не знаю.

– Ненавижу ложь, – равнодушным голосом изрек Иван Григорьевич.

Еще одна манипуляция пальцами, и Стас лежит на полу и дышит вонью старой кожи чужих заношенных туфель.

– Даем тебе время подумать. До утра. Завтрашнего утра. Потом мы идем в полицию.

Носы старых туфель повернули в сторону стеклянной двери. Та же плавная походка то ли танцора, то ли бойца. Следом за туфлями к двери зашаркали тупоносые белые кроссовки Арсения. По запрыгавшим по полу солнечным зайчикам Стас понял, что входная стеклянная дверь открылась.

Он перекатился с бока на спину, застонал. Но не от боли. Его грызло разочарование в собственных силах.

Как он мог позволить какому-то сухопарому старику сделать с собой такое? Удар кулаком в нос решил бы все проблемы. Не было бы унижения.

– Забыл сказать…

Он был все еще здесь. Стоял у двери. И очевидно, наслаждался видом поверженного противника. Он ведь записал его в противники, так? Иначе не вел бы себя с ним так вольготно. Не распускал бы руки.

– В завещании указано колье. Оно теперь принадлежит одному из членов нашей семьи, – проговорил Иван Григорьевич почти без интонации. – Ты понимаешь, что это значит?

Тут Стас вспомнил наконец, что он достаточно силен физически. И не должен себе позволять слабости. И валяться у ног какого-то старика. Резким движением он подтянул колени к груди, напряг мышцы живота. И, с силой выбросив ноги вперед, поднялся.

– Понимаю, – с вызовом глянул он на гостя, которого не звал.

– И что же?

– Что тот, кто унаследовал какое-то там колье, теперь под подозрением полиции. Правильно?

– Нет. Неправильно. – И противный старик снова зашагал от двери в его сторону.

На этот раз он спрятался за барной стойкой и на всякий случай взял в руки нож для колки льда.

– И что же это значит? – повел влево губы Стас.

– Что это колье нельзя будет выставить на аукционе. Продать частному коллекционеру. Заложить в ломбард. Оно в списке пропавших вещей из коллекции Зои. Его ищет полиция.

– Пусть ищет.

Стасу изо всех сил надо было вести себя достойно. Не проявлять страха. Но нож для колки льда в руках – это уже трусость. И все равно он старался улыбаться. Из последних сил старался.

– Я никакого отношения к ее богатствам не имею. И не имел никогда. Мы были увлечены друг другом. Нам было весело вместе. И я не стану врать, что думал, будто это на всю оставшуюся жизнь. Мы все живем моментом, разве нет? Зоя она… Она была удивительной какой-то…

– Ключевое слово: была. А ты все еще здесь, – не справившись с ненавистью, прошипел Иван Григорьевич. И добавил многозначительно: – Несправедливо…

Во второй раз его заношенные до ветхости кожаные туфли двинулись к выходу. По полу опять забегали потревоженные солнечные зайцы, до того дремавшие на стеклянной двери.

– И да… – Иван Григорьевич коротко глянул на картину над диванчиком. – В помещении, где готовят, полотна не хранят. Жир, копоть… Все это пагубно сказывается. Ну, да кому я это объясняю? Могильщику!..

Запущенный им нож для колки льда с силой ударился о дверь, со звоном отскочил и улетел куда-то под диван. Солнечные блики и его сопроводили.

– Старый козел! – заорал что есть мочи Стас в спины отца и сына.

Они как раз выходили за его ворота.