Правда против лжи. О Великой Отечественной войне

А. Гербер с осуждением говорила, что во время войны «началась «чистка» в оркестрах Большою театра…"чистка" актеров" (СР.4.03.1995). Армии требовались солдаты, «чистились» многие учреждения, почему же нельзя было призывать в армию работников оркестров и артистов? Видимо, потому, что, по мысли Гербер, среди них было много «наших». В1943 г. заместителем художественного руководителя киностудии в Алма-Ате (в ней работали ленфильмовцы и мосфильмовцы) назначили И. Пырьева, на что Г. Раппорт отозвался: "До сих пор у нас были весьма культурные худруки, а это товарищ из другого класса-." М. Левин: "Студия от художества этого русского мужика охамеет". Военкомат объявил Вайнштоку о его разбронировании, и Волчек, Трауберг, Эрмлер и Левин бросились спасать его от призыва в армию и с помощью профессора Захаревича его признали "ограниченно годным". Они задались целью снять Пырьева с руководящей должности. Он писал тогда И. Большакову: "Снова на киностудии из группы Трауберга и Эрмлера поползли слухи, провоцирующие «антисемитизм». Да и сам Трауберг несколько раз в общественных местах говорил, что трудно стало жить евреям с русскими" (Дн.1993.№ 31). Задолго до войны сложилось то, о чем писала Л. Пырьева: "Клановость и групповые пристрастия, претензии на монопольное право представлять русский кинематограф и в то же время высокомерно-пренебрежительно отзываться о "русских мужиках", людях "из другого класса и общества" десятилетиями передавались как семейная традиция новым поколениям кинодеятелей".

В 1947 г. Твардовский опубликовал книгу "Родина и чужбина" (большая часть ее была создана в годы войны), в которой писал о своей малой родине: "Каждый километр пути, каждая деревушка, перелесок, речка — все это для человека, здесь родившегося и проведшего первые годы юности., свято особой, кровной святостью", С тем клочком земли, где он родился, "связано все лучшее, что есть в нем". Он скорбел, отмечая страшный урон, нанесенный фашистами родине: "Россия, Россия-страдалица, что с тобой делают!" Восхищаясь русским человеком, писатель связывал его поведение с нетленным опытом былых победных сражений за Россию: "Кажется, вся беспримерная сила, бодрость и выносливость русского воина на походе и в бою явились нынче в людях, неустанно преследующих врага на путях, отмеченных древней славой побед над захватчиками-иноземцами".

Твардовский показал раскулаченного старика, не по своей воле побывавшего на севере; оказавшись на оккупированной земле, он начал бороться с захватчиками, так объяснив мотивы своего поведения: "Она была своя, русская, строгая власть. Она надо мной была поставлена народом, а не Германией". Его сыновья стали уважаемыми людьми, а трое из них защищали родину. Секретарь правления Союза писателей Л. Субоцкий критиковал Твардовского за "идеалистическое изображение" отношений "кулака с советской властью", не желая понять, что в годы войны, когда решалась судьба родины, отчетливо выказала свою силу способность русских отбрасывать обиды на власть и все отдавать делу защиты своей страны.

Ярые интернационалисты били эту книгу за то, что в ней веет "дореволюционной и до-колхозной деревней, которая не имеет ничего общего с сознанием передовых советских людей" (Вл.1991.№ 9–10). Как легко, оказывается, можно разорвать традиции, забыть, откуда мы вышли. Н. Атаров не принял то глубинное, что шло из далеких веков, сказавшись в русском характере, ему не понравился национальный колорит в показанных Твардовским людях и картинах. Он упрекал его в том, что "он изобразил все в дедовских и прадедовских традициях, нетленных, сохраненных с давних дней, что "любимая земля" писателя "изображена так, как можно было изобразить в некрасовские времена". Л. Левин нашел "крестьянскую офаниченность" не только у Твардовского, но и в творчестве других авторов, которые "больше отмечали национальное, чем советское", когда "говорили о защите родины, патриотизме". Вспомнив стихотворение Симонова 'Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…", слова "все-таки Родина — не дом городской, где я празднично жил", он сказал: "Я прочел…эти строки, и меня сразу кольнуло: почему родина — это проселки, а не дом городской? Это ограниченное представление, что Россия — это просто Русь". Левин не заметил того, что эти проселки были "дедами пройдены" и не принял глубинные истоки русского патриотизма Настоящий патриот ощущает единство со своими предками, чувствует личную ответственность за судьбу своего народа, уважает его святыни и традиции.