Правда смертного часа. Посмертная судьба.

— Валерий Павлович, я вас очень прошу… У мужа завтра операция…»

Оксана: «От него все действительно устали… Они взяли и привязали его простынями… Ну как привязали… Прибинтовали простынями к этой узкой тахте, чтобы он не рвался. То есть простыни обвязали вокруг кровати. Потом сели на кухне, выпили по рюмочке, вздохнули грустно. И когда все ушли, бутылка осталась на кухне — недопитая.

Я сижу, плачу над ним. Володя успокоился, я его развязываю… И вдруг он открывает глаза — абсолютно нормальные, ясные…

— Оксана, да не плачь ты. Пошли они все…

А потом:

— Вот я умру, что ты будешь тогда делать?

— Я тогда тоже умру…

— Ну тогда — ладно… Тогда — хорошо…»

В это время на Малую Грузинскую приезжает Аркадий Высоцкий.

А. Высоцкий: «Прошло три-четыре дня, и я решил возобновить попытку… Я знал, что отец болен, но не думал, конечно, что это кончится так трагически… В этот момент я уже четко понимал, что не поступил, — надо было что-то решать с институтом… И только вмешательство отца могло помочь. Это было двадцать четвертое число, у меня уже было собеседование, и мне сказали, что я не прошел. Я поехал к нему поздно, часов, наверное, в десять.

Мне было страшно неудобно… Я долго стоял в подъезде, видел, что все время выходят какие-то люди — явно знакомые лица, но они, конечно, меня не замечали. Минут сорок я простоял в таком состоянии, потом решил подняться. Звонил по телефону каждые пять минут, никто не брал трубку…

Я поднялся. Дверь открыл Янклович. В квартире был Нисанов — это я видел точно. И у меня такое впечатление, что был Игорь Годяев, потому что я видел из двери весь коридор… Когда Валерий Павлович увидел меня, он начал потихонечку оттеснять меня от двери… Но я увидел, что за его спиной прошел отец, спрашивая:

— Кто там?

И было видно, что он чувствует себя еще хуже, чем в прошлый раз… А меня обозлило, что все они тогда (20 июля. — В. П.) отца бросили, и я сделал попытку зайти в квартиру. Обозлило и то, что Туманов сказал, что они не хотят класть его в больницу… Так я понял, что не хотят… И я хотел зайти и как-то поучаствовать, но Янклович довольно настойчиво— без грубостей, конечно, — вытеснил меня на площадку… Закрыл за собой дверь и стал говорить, что сейчас они повезут его в больницу… Что все это очень тяжело…

Янклович откровенно говорил, что отец колется, он не считал нужным от меня это скрывать… Минут десять мы постояли… Он сказал, чтобы я не волновался… Чтобы спокойно ехал домой, а утром позвонил… Это было, наверное, уже ночью— часа за четыре до смерти отца…

Оксаны в тот момент не было — по крайней мере, не было в поле моего зрения. А если бы она была, то она была бы с отцом… В тот момент там не пили, — по крайней мере, никакого буйного веселья там не было…

Но там уже была какая-то истерика, произошел какой-то скандал… У Валерия Павловича прыгала челюсть».

Оксана: «Никакого скандала там не было. Может быть, приходил Мазо, а я куда-то вышла? Но скандала точно не было. И уж никакого буйного веселья в эти дни и быть не могло».

А. Высоцкий: «Конечно, я понимаю, что все они очень по-разному относились к отцу в эти дни. Одно было общим — все от него смертельно устали… Но кто-то продолжал хладнокровно тянуть деньги… А кто-то искренне переживал… Вот что я точно знаю: Игорь Годяев переживал по-настоящему, — я это видел потом. Валерий Павлович тоже переживал по-своему, — он рыдал 25-го возле отца…»

После этого, а может быть, чуть раньше, Федотов уезжает: «Я поехал на Бауманскую — к своей знакомой… Пробыл там часа два, а потом вернулся на своей тачке…»

В. Абдулов: «После репетиции я поехал на Варшавку. Позвонил на Малую Грузинскую примерно в час ночи… Валера сказал:

— Володя успокоился, я сейчас поеду домой.

Я говорю;

— Хорошо. Я вот по этому телефону — звони в любой момент».

Б. Серуш: «В этот день Володя позвонил мне…

А вечером канадский посол, который пробыл в Союзе 14 лет, давал у себя дома прощальный прием. И мы с женой поехали к Белорусскому вокзалу купить цветы. Проезжаем мимо Володиного дома, машина стоит. Я говорю:

— Наталья, Володя звонил сегодня, надо к нему заехать, он плохо себя чувствует…

Прием закончился очень поздно, примерно в час ночи. А на улице была такая духотища! Той ночью было очень и очень душно… И моя жена говорит:

— Не могу — мне плохо. Лучше ты к Володе завтра заедешь, а сейчас поедем на дачу.

А на даче не работал телефон».

В. Янклович: «Я уехал домой во втором часу ночи… Мне надо было отдохнуть, привести себя в порядок, — у меня уже сил не было… Все это длилось почти неделю… Я все время ждал Федотова…

Перед отъездом мы с Федотовым перенесли Володю из кабинета в гостиную, поставили тахту перед телевизором…»

Приезжает А. Федотов: «Валера уехал… А Володя как всегда: «А-а… О-о…» Ладно, думаю, может, перебесится… Но ночь у него была очень хреновая — надо было взять и увезти в больницу… Почти всю ночь не спал… Потом он попросил водочки, я, честно говоря, тоже с ним засадил… Рюмочку. Но я же измотанный, уставший — слабость… Час, два… Володя все маялся…»

В. Нисанов: «Примерно в два часа ночи мне позвонил Федотов: