А Нуреддин был не дурак и ударил как раз по флангам. Сперва атаковал лагерь Шеина. Там татар отразили пушечным и ружейным огнем. Тогда они, без противодействия с русской стороны, промчалась на противоположный фланг и налетели на лагерь Шереметева. Не с той стороны, где пехота и артиллерия, а с той, где конница. Смяли ее и ворвались в обоз. А ведь полки Белгородского разряда были когда-то лучшими! Ими командовал сам Ромодановский. Теперь же их боевое качество явно снизилось, и вдобавок корпус оказался самым малочисленным. Невиль упоминает, что Голицын вообще был бы рад, если бы Шереметев погиб. Но тот отбивался, собрав вокруг себя кого смог. Из Большого полка подошло подкрепление пехоты, и татар отбили. Нуреддин увел войско прочь, на соединение со спешившим к нему отцом.
Армия Голицына продвинулась до болотистой Черной долины, где былй пастбища и источники воды, и остановилась на отдых. Татарские отряды захватили нескольких пленных, разузнав о силах русских, и 16 мая, когда они выступили из Черной долины и прошли несколько километров, их встретил хан с 50 тыс. всадников. Канцлер опять развернул свои силы несколькими обособленными лагерями, а татары, разбившись на множество отрядов, кружили рядом. Несколько раз они атаковали русскую кавалерию, оставшуюся вне подвижных укреплений. Но пехота и артиллерия прикрывали своих конников огнем и помогали отразить врага. А потом хан, высмотрев слабые места, обрушил на них два одновременных удара. Часть татар во главе с Нуреддином ринулась на казаков, которыми командовал думный дьяк Украинцев, а другая часть — на лагерь Шереметева. Казаков сбили с позиций и погнали. Их выручил Владимир Долгоруков, контратаковавший всеми полками Рязанского корпуса и отбросивший врага. А белгородцев татары потеснили, пробились было до обоза, но на этот раз части Шереметева устояли. Он лично возглавил бой, «выказав здесь отличную храбрость, так как он человек с великими достоинствами» (Невиль) и заставил противника отступить.
На следующий день армия продвинулась до речушки Каланчак недалеко от Перекопа. Здесь канцлер приказал всем корпусам объединиться в общее каре. Снова появились татары. Но увидели, что русские встали одним большим прямоугольником, убрали за ограждение из возов даже кавалерию, ощетинились пушками, и хан атаковать не стал. Увел войско за укрепления Перекопа. 18 мая разъезды увидели море дыма и пламени — хан приказал сжечь предместья и селения, разросшиеся с внешней стороны Перекопского вала. А 20-Г0 сюда подтянулась вся наша армия. Остановилась на пушечный выстрел ото рвов. Ближе не дали подойти орудия, палившие с башен. В поле начались конные стычки русских и татарских добровольцев.
Русское командование намеревалось атаковать с ходу, и пехота сразу принялась «под Перекоп шанцами приступати». Прибыли и парламентеры от хана с предложением мирных переговоров. Голицын их отверг, сославшись, что не может заключать мир без союзников. Впрочем, уловка крымцев была очевидной. Для них достаточно было потянуть время — огромное войско не могло долго стоять в степи без воды и фуража. Но когда осмотрелись и оценили ситуацию, стало ясно, что и без дополнительных затяжек положение русских очень незавидное. Взять нахрапом мощные укрепления нечего было и думать. А если начинать осаду — подходить к валам траншеями, бомбардировать (не имея тяжелых орудий), засыпать ров — это потребовало бы нескольких недель. Опять же без фуража и воды, в условиях наступившего знойного лета.
И даже если бы получилось прорвать укрепления — за ними простирались сухие степи Крыма. Хан говорил Нуреддину, что если Голицын «станет приступать, в Перекоп пустят и без бою всех поберут по рукам, а иные и сами от нужды иерсмруг». Ночью главнокомандующий собрал военный совет, и все командиры заявили: «Служить и кровь свою пролить готовы, только от безводья и безхлебья изнужились, промышлять под Перекопом нельзя, и отступить бы прочь!» Канцлер это тоже осознал. И принял решение — отступать. Что ж, итог вполне соответствовал полководческому и политическому уровню Голицына. Это ведь не каждый бы смог: не принимая в расчет сведений разведки, отмахиваясь от советов, организовать два похода. И только для того, чтобы убедиться — да, вход в Крым сильно укреплен. Почти по Цезарю: «Пришел, увидел… и ушел». 21 мая, бросив бревна и фашины, которые перли в такую далищу в обозах и на солдатских плечах, армия выступила в обратную дорогу.