Правда выше солнца (СИ)

– Это я должен быть там вместо них! Я убил отца, из-за меня погибла мать! Я верил, что исполнял волю богов, а сам только делал то, что считал нужным! Чтобы утолить гордость! Чтобы стать царём! Чтобы оставить имя в веках! Я хуже их! Прошу, казни меня вместо родителей! Я плохой человек! Отпусти их! Возьми меня!

Жар растаял. Акрион упал на колени, хватая ртом ледяной, сладкий воздух. Самому не верилось: неужели только что назначил себя в жертву Аиду?! Но, кроме себя, больше жертвовать было нечего. Да и как бы он мог провести здесь вечность, зная, что рядом мучаются мать и отец?

Затем нечто снизошло с неимоверной высоты. Оно было, как гром; но не гром, а его противоположность. Оглушительное, всеобъемлющее безмолвие. Незримая гигантская рука тишины опустилась сверху и накрыла царство мёртвых на пару мгновений.

И всё закончилось.

Кербер снова лежал неподвижной осыпью камней у подножия исполинской скалы. Воды Ахерона текли прочь с тяжёлым плеском.

– Он ответил тебе, – сказал Гермес спокойно, но с лёгким удивлением. – Клянусь, дитя, ты сумел до него докричаться. Аид согласен. Он отпускает твоих родителей... И берёт тебя вместо них.

Акрион поднялся с колен, тяжело дыша. Как ни странно, на теле не осталось ожогов, и волосы были целы.

Гермес тронул за плечо:

– Пойдём.

Они двинулись обратно, вверх по течению реки. Под ногами по-прежнему ворочались камни, подставляли острые обломки, выщёлкивались из-под ступней. Но Акриону было всё равно. В ушах звучало эхо собственных слов. Жертва. Он принёс себя в жертву. Навсегда… Это должно было повергать в отчаяние, однако почему-то, наоборот, приносило спокойствие. «Так правильно, – думал он, чувствуя, как внутри что-то укладывается, оседает. – Так справедливо. Единственное, что осталось сделать. После всего, что уже сделано». Временами накатывала ледяная волна ужаса перед муками, которые ожидали впереди, но этот ужас был извне, он приходил и уходил, словно ветер на поверхности моря, а в глубине души царил покой.

Впервые за всё время, что прошло с того дня, когда Акрион убил отца.

Вскоре каменистая земля сменилась землёй выжженной и пустынной, а затем – влажной и топкой. Скалы больше не громоздились двумя неприступными стенами по берегам реки. Вновь показались страждущие души. Старец, что плёл бесконечную и бесполезную верёвку. Мученик, пожираемый ядовитыми мухами. Тот, чьи ноги превратились в корни и гнили в болоте. И прочие, прочие, кому не было числа, и не было конца их страданиям.

Акрион смотрел на них по-новому. «Вот они, – думал теперь, – мои товарищи по несчастью. Те, кто, как и я, платят за то, что сделали. Вот те, чей даймоний навеки успокоился». Река угрюмо плескала, будто пела Акриону прощальную песню. Гермес шагал впереди, как и раньше, уверенно и не спеша.

Наконец он остановился. Акрион глянул в сторону и увидел знакомое место. Блестела подёрнутая рябью отмель, уродливо вонзался в небеса утёс с тесной расщелиной, где недавно стояли, прикованные друг к другу, Ликандр и Семела.

Теперь расщелина пустовала.

Только цепи с разомкнутыми кандалами лежали на тёмном от крови граните.

Будто ждали.

– Мне... туда? – спросил Акрион.

Голос дрогнул. Стало жутко – до тошноты, до того, что потемнело в глазах. Вечность мук. Вечность! Он застыл, не в силах шевельнуться, точно сам превратился в камень, мёртвый и неподвижный, как скалы вокруг.

И тут же нахлынуло отвращение. Оно было сильней ужаса. Акрион почувствовал такое презрение к самому себе, так стало мерзко от жалкого своего страха, что он стиснул зубы, напряг спину и шагнул на отмель.

К утёсу.

Ледяная вода Ахерона вспенилась у лодыжек. Холод пробрал до самого сердца, запер дыхание, сковал суставы. Акрион застонал. Сделал шаг, с трудом вырвав ногу из воды. Шагнул ещё, вскинул глаза: далеко ли до берега?

Увидел у скалы смутный силуэт. Женский силуэт.

Раздался плеск. Гермес, явно не чувствуя холода, неторопливо приблизился и встал рядом на отмели.

– Ты всё-таки неплохой парень, – сказал он мягко. – Да, набедокурил порядочно и загубил с дюжину людей. Но видал я и много кого похуже. Зато у тебя получилось по-настоящему раскаяться. И сделать очень трудный выбор. При других обстоятельствах, конечно, твоя история закончилась бы здесь, поскольку невозможно помочь тому, кто сам назначил себе казнь. Но выйдет по-другому.

Женский силуэт стал ярче, как будто сгустился дым, из которого он был соткан. Акрион, не чуя окоченевших ног, изо всех сил всматривался, пытаясь разобрать черты призрака.

– Видишь ли, – сказал Гермес, – ты не единственный, кто сделал выбор.

Акрион, наконец, узнал ту, что стояла у скалы. Это была Фимения – такая же бледная, как и все души здесь.

Ужас вновь сдавил грудь. Ужас не за себя – за сестру.

– Что стряслось? – спросил Акрион, с трудом шевеля ледяными губами. – Фимения не вышла меня встречать во дворце... Она тоже погибла?