Правда выше солнца (СИ)

– Что со мной? – проговорил он. – Вот что со мной. Я много лет жил, не помня семьи. С чужими людьми, которых считал родителями…

Какой-то голос шепнул, перебивая: «Как они там? Поди волнуются из-за тебя…»

«Не время», – отмахнулся от голоса Акрион.

–…которых считал родителями, – повторил он. – Был актёром. Постигал мастерство, выступал в театре Диониса. А два дня назад увидел сон. Будто бы играл роль, как наяву. Но только это и было наяву. О Феб милосердный, не знаю, как сказать…

Дым беззвучно плясал в пламени лампы, обвивал курос, затекал под потолок. В келье стояла глухая, мертвенная тишина. Фимения сидела на полу; волосы её, длинные, смоляные, сбегали вниз до грубо отёсанных каменных плит. Глаза не источали больше гнева и яда, взгляд блуждал по лицу Акриона и словно бы искал что-то потерянное. Потерянное много лет назад.

Он рассказал ей всё. Во всём признался. Как, одурманенный, проник во дворец. Как нанёс смертельную рану отцу. Как встретил Кадмила, божьего вестника, и благодаря ему спасся. Как пришёл к Семеле, чтобы вспомнить вкус материнской любви, но вместо того узнал вкус предательства. Как с помощью Эвники бежал из темницы. Как услышал в священной роще голос Аполлона, поклявшись в ответ исполнить его волю. Наконец – как хитрость помогла им с Кадмилом обойти храмовую стражу, чтобы Акрион мог предстать перед сестрой. И спеть позабытую детскую песенку, которой они дразнили друг друга в детстве.

Не сказал только о страшном сне, в котором крылатые чудища выли посреди затерянной во мгле цветочной поляны.

Легче от рассказа не стало. Зато стало как-то спокойней, будто поведал опытному лекарю о больной незаживающей ране.

Так показалось на миг, а потом Фимения рассмеялась и хлопнула в ладоши.

– Значит, это матушка устроила! – воскликнула она. – У неё всё получилось!

«И ведь даже не сомневается, – подумал Акрион с горечью. – Одно к одному».

– Магия? – спросил он хмуро. – Мать меня заколдовала, да?

– Это была её мечта! – Фимения поднялась с пола и села рядом с Акрионом. – Она давно говорила, что хочет погубить Ликандра. И вот, всё так и вышло! Ах, матушка, ай, затейница!

Акрион почувствовал страшную усталость.

– Зачем ей это было надо? – спросил он. – То есть... Понятно, что Семела ненавидела отца – из-за тебя, из-за того пожара. Но отчего я стал её орудием? Почему не наняла какого-нибудь душегуба?

– Да ты что? – удивилась Фимения и легонько толкнула его в грудь, словно бы в детской игре. – Какого душегуба? Кто же ещё, кроме тебя, мог такое сделать? Забыл, что ли: только Пелонид может убить Пелонида.

В келье стало темнее прежнего. Отвратительно сладкий, дым ладана ударил в голову, затуманил зрение. Акриону почудилось: стены падают, медленно падают, и вот-вот похоронят его под собой.

– Акринаки, ты не виноват, – говорила между тем Фимения, поглаживая его по плечу. – Это – проклятие рода. Нашего рода. Пелониды принимают смерть от рук отпрысков, такова воля богов. Кара за грех Пелона, который оскорбил олимпийцев. И теперь мы все за это расплачиваемся. Страстный гнев, в котором мужи не помнят себя. И отцеубийство. Наказание свыше.

Её прикосновения были назойливы, докучали, как щекотка мушиных лапок. Акриону хотелось отстраниться, но он не смел обидеть сестру. Ведь только-только встретились…

Он с силой зажмурился. Спросил:

– Значит, я просто исполнял чужую волю? Волю богов?

– И волю матушки, – подхватила Фимения. – Нет сомнений, это она наслала морок. Чтобы ты видел себя благородным мстителем.

– Мстителем? За тебя хотела отомстить, так?

Фимения вздохнула. Убрала наконец-то руку с плеча Акриона.

– Не только за меня. Её молоденькой девушкой выдали замуж за Ликандра, едва тринадцать исполнилось. А тот был уже зрелым мужчиной. Оказался мерзавцем. Бил, унижал. Матушка жаждала отплатить за всё. Наверное, придумала этот план, ещё когда ты был мал. Узнала от отца, что убить Пелонида может только другой Пелонид. И вот, когда пришло время… Когда ты стал достаточно силён… Матушка проникла в твой сон. И всё случилось.

Акрион опустил голову, сжал виски пальцами. Ему казалось, что продолжается сон, отвратительное наваждение, которое привело его во дворец, и затем – сюда, в подземелье храма чужой богини. Только там была мать, которая принудила к преступлению. А здесь – сестра, готовая это преступление оправдать. Готовая признать его невиновным.

«Ты виновен», – шепнул голос.

– Сгинь! – прорычал он и ударил кулаком по топчану. Топчан обиженно скрипнул.

– Братец, нельзя так роптать, – сказала Фимения строго. – Боги наказали наш род. Смирись. Я ведь тоже, когда очутилась тут, в Эфесе, не хотела быть жрицей. Всё плакала, просилась наружу. А здешние жрецы не пускали. Они добрые, на самом деле, но могут быть очень… настойчивыми. Когда мне привели первого человека для очищения, я едва чувств не лишилась.

Акрион хмуро разглядывал собственный кулак. Грязный, с ободранными костяшками.