Правда выше солнца (СИ)

– Ты… Ты уходишь? – спросила она.

Акрион скрипнул зубами.

– Нет, буду остаток жизни коротать дни в этой клетушке и спать у Фебовых ног, – сказал он язвительно, отметив про себя, что так мог бы ответить Кадмил. – Мне надо домой. В Афины. Там – приёмные родители. Небось, извелись уже. Негоже так мучить стариков.

– Да, – сказала Фимения тихо. – Да, конечно.

Серой тенью склонилась у подножия статуи. Фыркнули искры от огнива, фитиль занялся несмелым огоньком – в опрокинутой лампе ещё оставалось немного масла. Фимения полезла под топчан. Стукнуло, зашуршало. Выпрямилась: в руках свисала ткань.

– Это моё, – сказала она. – Старое. Тебе не впору, но в темноте сойдёт. Мы почти одного роста.

Жреческое одеяние с треском натянулось на плечах и оказалось коротким по низу: Акрион всё же был намного крупнее сестры. Однако сверху обнаружилось что-то вроде большого платка, которым Фимения обмотала голову Акриона, полностью скрыв лицо.

– Пойдём, – сказала она. – Выведу из храма, а дальше – сам. Мне наружу нельзя.

– Знаю, – откликнулся Акрион.

Обратная дорога показалась быстрой. Он шёл за сестрой в стоялой тишине подземелья. Лампа плескала светом на стены. Хотелось что-то произнести важное, примиряющее; жаль было, что встреча, от которой так много ждал, кончилась слишком скоро, и всё, что сказали друг другу – сплошь одни жалобы и упрёки. Он искал самые нужные слова, готовился прощаться, но никаких слов не находилось.

Фимения вывела его в зал с многогрудой статуей Артемиды и проговорила:

– Теперь – осторожно. Идём в ту дверь, никуда не сворачиваем до самого выхода. Держись так, словно знаешь дорогу. Встретишь кого – молчи, склоняй голову. И не отвечай никому. Сама буду говорить.

Акрион кивнул. Фимения пошла вперёд, а он покорно двинулся за нею. Брёл, никуда не сворачивая, силясь забыть страх, гнев, обманутые ожидания. Мир стянулся в оранжевый круг света от лампы, затвердел каменными стенами. Никто не попался навстречу: все жрецы спали в эту глухую пору, и только перепуганный Гигес, должно быть, читал литании Артемиде.

Акриону не было дела.

Он пытался вспомнить.

Почему его отлучили от семьи? Зачем стёрли память? Он был почти уверен, что виновата именно Семела, но не мог представить, что мать ради мести, ради ненависти к Ликандру замыслила убийство руками сына – и затем вынашивала злобу столько лет. Даже если так; отчего нужно было разделять ребёнка с родными, искать подложную семью, устраивать колдовской обряд? Голова гудела, Акрион спотыкался, путался в душном, замотанном вокруг головы платке. Фимения шагала впереди, и тень её кралась следом.

Вдруг сестра остановилась.

– Всё, – выдохнула она. – Вот дверь на улицу. Иди теперь.

– Фимула, – начал он, но сестра подняла руку:

– Ни слова.

Они обнялись на прощание. Лицо Фимении было мокрым.

Отстранилась резко, почти оттолкнула:

– Ступай.

И тут же исчезла во тьме.

Акрион постоял немного, вслушиваясь в немую черноту, ловя звук шагов. Но ничего не услышал: Фимения двигалась по-прежнему легко и бесшумно.

Дверь повернулась на петлях, вопреки ожиданиям, не издав ни звука. В открывшийся проём извне заструилась прохлада. Акрион застыл, ожидая, что сейчас сбегутся жрецы, навалятся, гомоня по-лидийски, потащат обратно к статуе и бассейну. Но никто не появился.

Он проскользнул наружу, затворил за собой дверь – снова тихонько. Наверное, ему благоволил сам Гермес, покровитель воров и беглецов.

Снаружи серело раннее утро. Одинокий молодой стражник дремал, опёршись на копьё – должно быть, старшие оставили новичка на часах, а сами пошли спать, наплевав на караульный порядок. Акрион прокрался мимо стражника и занёс ногу над лестницей.

– Каве!

Он замер на мгновение, борясь с желанием пуститься бегом.

– Каве! М'картид бира?

Акрион, не оборачиваясь, неопределённо махнул рукой. Что его спросили? «Ты сбежал из храма, жрец?» Кажется, так. Шутит? Или слугам Артемиды вправду нельзя выходить наружу до света? Не стоит отвечать, лучше просто пойти своей дорогой…

– Иббед аму!

«Иди сюда!» Акрион сгорбился и принялся спускаться по ступенькам. Кулаки сжались, ногти впились в саднящие ладони. Что ему надо, этому недоноску? Стоял бы и дрых дальше.

– Иббед аму! Афалля!

Быстрые шаги за спиной. Акрион развернулся, пружинисто оживая всем телом. Ткань соскользнула с головы. Стражник шёл прямо на него, держал копьё вниз наконечником. Увидев лицо Акриона, оскалился и перехватил оружие обеими руками.

Узнал.

Воздух словно затвердел, время увязло в бесконечном мгновении. Зрение стало зорким до мелочей: вот грязный мрамор ступеней, щербатый клинок копья, вот пятно ржавчины на доспехах стражника, его редкая бородёнка. Заспанная рожа, съехавший на сторону шлем, неуклюжая поступь. Мальчишка, уродец. Он был жалким и слабым, достойным презрения. И наказания. Да, наказания! Да!!

Что-то огромное снова возникло в груди. Жаркое. Сильное. Опять искало выход.

Искало и нашло.