Правдивая повесть о мальчике из Кожежа

— Таких памятников у нас много и на дорогах, и у родников…

— Но это же единственный в своем роде! — возмутилась Анна Сергеевна. — Посмотри: тут есть надпись. Она доказывает, что кабардинцы еще в шестнадцатом веке пытались создать свою письменность. Тогда они приспособили для своих нужд греческий алфавит.

Очень может быть, что эта каменная баба и единственная. Но здесь, в полутемном зале, где надо ходить тихо, разговаривать шепотом и слушать непонятные объяснения, мне скоро надоело. И я был очень рад, когда мы выбрались на Красную площадь.

Потом мы осматривали светлую, многоэтажную школу на Большой Бронной, в которой я буду учиться, и университет, куда я поступлю после окончания школы.

— Здесь учились лучшие люди России, — говорила Анна Сергеевна. — По этим длинным, узким коридорам ходили Грибоедов, Лермонтов, Герцен, Чехов…

Я остановился, не смея шагнуть дальше. Как можно идти по коридору, в котором до сих пор живут тени великих людей! Неужели мне посчастливится сидеть в аудитории, где слушал лекции Лермонтов?

Анна Сергеевна по своей привычке принимается рассказывать, кто и когда строил эти здания, когда их перестраивали, а я ничего не слышу. Я думаю о том дне, когда войду сюда студентом. Анна Сергеевна уже тянет меня к выходу, а я все стою у дверей аудитории — так называются здесь классные комнаты. Солнце золотит покатые столы, они ярусами уходят чуть ли не под самый потолок…

Но вот мы снова на улице. Настроение у меня преотличное. А впечатлений столько, что хватило бы рассказов на трое суток — не меньше.

И вот мы вернулись домой. Теплый ветер шевелит занавески на окнах, в комнатах прохладно, уютно и чисто. Играет радио.

— Ахмед, когда ты напишешь маме? — спрашивает Анна Сергеевна.

Да, в самом деле давно пора. Напишу дисе, какая прекрасная Москва, как все здесь нравится мне. Сначала, конечно, нужно написать:

«Дорогая диса! В первых строках моего письма шлю тебе привет с пожеланием доброго здоровья. А если ты хочешь знать обо мне, то я жив и здоров…»

Но сейчас впечатления переполняли меня, и я начал строчить по-своему, позабыв обо всем на свете.

«Ах, диса, что за чудо Москва! Вот это город! Здесь не домики, не дома, а домищи: пять, семь, десять этажей… Как могли люди соорудить такие здания? Кирпичик к кирпичику, а махина-то какая получается. На улицах вечером зажигаются электрические фонари, и тогда, пожалуйста, ходи, прогуливайся — светло как днем… А сейчас, диса, я тебе напишу такое, чему ты, наверное, не поверишь. Но только это правда. Есть в Москве магазины, из окон которых, вытаращив глаза, смотрят на тебя самые настоящие медведи, а рядом с ними — лисята и птицы на ветках. Только они не живые. Это чучела. Но до чего же похожи на живых, точь-в-точь как в зоопарке, где я уже был с Анной Сергеевной.

Живем мы в самом центре, на Малой Бронной улице, в большом каменном доме на пятом этаже. Хочешь — пешком по лестнице поднимайся, а хочешь — на лифте. Лифт — это такой ящик. Войдешь в него, захлопнешь за собой дверь, нажмешь кнопку — и он повезет тебя на какой хочешь этаж.

И в квартире у нас много интересного. Мы не носим воду из колодца: она сама поднимается по трубам к нам на пятый этаж. Откроешь кран — и потечет вода свежая, прозрачная: набирай сколько захочешь. И дрова здесь не нужны, чтобы топить печку. На кухне — железная плита. Повернешь рычажок, чиркнешь спичкой, поднесешь к горелке — и сразу же вспыхнет голубое пламя. Это газ горит. Ставь на плиту полный чайник — и пожалуйста: закипит вода, не пройдет и десяти минут… Вот какие чудеса!

Леонид Петрович совсем не такой, как у нас на фотографии. Сейчас он толстый, вроде нашего Дамжуко. Только усы у него не такие большие, как у Дамжуко. И еще борода есть. А в кабинете у него книг полным-полно! Три стены от потолка до пола заставлены книжными полками, а на полках книги и всякие старинные вещи: кинжалы, кабардинские деревянные чанаки[7], альбомы со всякими фотографиями. На четвертой стене — огромный ковер, увешанный старинными ружьями, пистолетами.

Леонид Петрович очень добрый: разрешает все смотреть и даже трогать руками.

Он так интересно рассказывает о том, как познакомился и подружился с моим отцом и как они вместе работали. Я могу слушать его ночи напролет! Леонид Петрович подарил мне толстую тетрадь в коленкоровом переплете и сказал по-кабардински:

«Сын кота — охотник за мышами. Ты должен быть таким же страстным охотником за всем интересным, каким был Кургоко Батырович».

Одели меня, диса, с ног до головы. Моя школьная форма прямо как генеральская: фуражка, светло-серый китель с блестящими пуговицами, брюки навыпуск и черные ботинки. Меня теперь и не узнаешь!

В общем, все хорошо, и ты, дорогая моя диса, не беспокойся. Анна Сергеевна и Леонид Петрович передают тебе сердечный привет.

Твой Ахмед».

Я перечитал письмо, запечатал его и сам отнес на почту.

* * *

Сначала все шло хорошо, и настроение у меня было отличное. Но когда у Анны Сергеевны кончился отпуск, а Леонид Петрович занялся срочной работой, я заскучал.