Правдивое комическое жизнеописание Франсиона

Но тут Монтеспен заявил, что не позволит нам драться в такой час, что храбрые люди должны брать солнце в свидетели своих доблестных деяний, что только злодеи хватаются за шпагу по ночам и что, кроме того, света факелов недостаточно для такого предприятия. Бажамон с этим не согласился: по его словам, он был как-то вечером в одном обществе, где два дворянина затеяли партию в жёдепом и разыграли оную при факелах в заведении «Сфера», а посему и поединщики пользуются правом проявлять не меньшее нетерпение. Но Монтеспен возразил, что хотя мы находимся у него, однако же должны опасаться предательства, что лакеи, державшие факелы, способны потушить их или перенести все сразу на одну сторону, светя только тому, кто будет им больше по сердцу, и что, кроме того, одного из нас могли непредвиденным для него образом поразить сзади. Эти резоны смирили без всякого труда задор Бажамона, ибо все его поведение было чистейшим притворством, и знай он, что ему позволят драться при такой обстановке, то никогда бы о том и не заикнулся. А пускался он в такое бахвальство в силу некоей привычки, усвоенной им с недавних пор в фехтовальной школе, и говорил он особливо громко тогда, когда у него сильнее всего трепетало сердце. На самом же деле он старался удивить меня мнимой своей самоуверенностью и разглагольствовал о поединке только потому, что был к нему вынужден. Под конец всех концов Монтеспен предоставил нам выспаться на постелях, постланных по его приказанию, а наутро вздумал нас мирить, сказав, что было бы обидно убивать друг друга по столь пустому поводу. Но я вовсе не хотел, чтоб это так кончилось, а потому, уходя, сказал Бажамону:

— Пойдемте разыскивать того человека: он рассудит наш спор.

Граф, не поняв смысла моих слов, последовал за мной; тут я предложил ему вернуться в то место, где мы были накануне, и приступить к поединку. Мы помчались с такой поспешностью, что вскоре прибыли туда и тотчас же принялись доказывать свое умение в фехтовальном искусстве.

Я теснил своего противника изо всех сил и сделал столько выпадов, что защита далась ему нелегко; но при последнем штосе лошадь его вздыбилась, и удар пришелся ей по глазам; кровь тотчас же ослепила ее, и она, придя в исступление, перестала слушаться и шпор, и узды. Как седок ни ловчился, а она отнесла его в илистое место, где я подъехал к нему так близко, что мог его убить, если б пожелал; но мне не хотелось поражать врага сзади. Я кричу, чтоб он повернул. Наконец ему удается совладать с лошадью, он подъезжает и тут же прокалывает мне руку. Вслед за этим ударом лошадь неожиданно встряхнула его с такой силой, что он полетел в грязный ров, где, будь у меня охота, я мог нанести ему сто смертельных ран в отместку за свою; но я только приставил острие шпаги к его горлу и потребовал признания, что его жизнь всецело зависит от меня. Не будучи в состоянии выкарабкаться оттуда, он был вынужден согласиться на все, после чего я помог ему подняться и сказал:

— Если б вы получили надо мной такое же преимущество, как я над вами, то, вероятно, воспользовались бы им. Но дабы вы не говорили потом, что я вас не победил, и не сваливали бы вины за свое бегство на лошадь, а также для того, чтобы спор наш не остался неразрешенным, прошу вас продолжать поединок, поскольку от падения пострадало только ваше платье.

В то время как я договаривал эти слова, подъехал Монтеспен, следовавший за нами на довольно близком расстоянии, и сказал мне:

— Нет, нет, вы предъявили достаточно доказательств своей доблести; вовсе не желательно, чтоб это дело кончилось смертью. Довольно и того, что от вас зависело убить Бажамона, чему я свидетель.

Хотя граф под давлением необходимости сам это признал, однако же бесился, что судил его другой, и был, как я полагаю, не прочь снова начать поединок, если бы пропитавшаяся грязью одежда не мешала ему пошевельнуться. Наш приятель отвел его в маленькую деревушку, дабы ему помогли там снять платье, а я тем временем вернулся в Париж перевязывать свою рану. Я передал о поединке Клеранту, который разгласил это к позору Бажамона и в доказательство моей правоты даже рассказал о том, как граф покушался убить меня самым предательским образом по пустячному поводу. Слух об этом дошел до короля, и он сделал Бажамону строгий выговор. Все, вплоть до нашего безумца Колине, говорили графу, что он глубоко неправ.