Правдивое комическое жизнеописание Франсиона

С этими словами он сел в седло и проделал все, что полагается доброму всаднику. Тем временем карета продолжала катиться, а Бажамон, по-дурацки разыгрывая храбреца, то и дело повторял:

— И нужно же было ему наткнуться на нас! Что касается меня, то я горю от нетерпения; если б можно было драться в карете, я охотно дрался бы сейчас, пока он на нас не смотрит.

Вскоре после этого Леронт увидал, что мы находимся неподалеку от Конфлана, и пожелал там прогуляться. А посему мы вышли из кареты и отправились с ним в тамошний сад, где я не переставал занимать его разговорами, не выдававшими никакого волнения. Заметив, что становится уже поздно, он осведомился, не хотим ли мы вернуться вместе с ним в Париж, и попросил нас откровенно поведать ему о цели нашей прогулки.

— Цель у нас амурная, — отвечал я ему; — мы собирались навестить даму, живущую в сих местах.

— В таком случае не стану отвращать вас от этого дела, — возразил он, после чего мы с ним распрощались.

Как только Леронт уехал, Бажамон спросил меня, не желаю ли я тотчас же с ним биться, но его приятель сказал, что уже поздно и что того гляди настанет ночь. Он стал спорить и заявил, что времени еще достаточно, с чем я охотно согласился. Тем не менее мы ничего не предприняли, решив отложить поединок до первого удобного дня, а пока вернуться в город. Тут Бажамон выкинул одно из своих чудачеств; он затеял ехать в лодке, чтоб насладиться по дороге прохладой, а мы отправились вместе с ним, приказав лакеям отвести лошадей в Париж. На полпути он встал в лодке во весь рост и воскликнул:

— Ах, как я жалею, что так долго дожидался сатисфакции за обиду, которую вы мне нанесли! Но я не потерплю больше никакой отсрочки: давайте драться, здесь достаточно места; тот, кого убьют, будет брошен в воду, и дело останется в тайне. Это самый удобный способ избежать преследований правосудия.

С этими словами он выхватил шпагу из ножен, полагая, что и я должен последовать его примеру; но Монтеспен — так звали нашего спутника — удержал его за руку и сказал:

— Что вы, друг мой? Статочное ли это дело? Если б узнали о вашем поведении, то сочли бы вас сумасшедшим. Успокойтесь, здесь не место для дуэлей.

После этих слов он присмирел, но не перестал заявлять о своем желании драться; однако же я отлично видел, что ему этого вовсе не так хотелось, как могло показаться на вид. Он принадлежал к числу тех современных дуэлянтов, у которых много ярости на словах и очень мало решимости в душе. За последние два года на сто поединщиков, из коих большинство было убито, не найдется и четырех, проявивших на дуэльном поле истинное мужество. Я назову вам многих, которые, отправляясь на поединок, плясали, пели и вытворяли тысячи проказ, однако же не обладали ни малейшей храбростью. Они поступали так, чтоб отвлечься и не думать о грозящей опасности. Бажамон был из того же теста, и когда мы по прибытии в Париж разыскали своих лошадей подле Арсенала [179], то он предложил нам поужинать у Монтеспена. За столом он выкидывал тысячи дурачеств, пил за мое здоровье и распевал песни; но, без всякого сомнения, походил он на тех детей, которые поют в темных комнатах, чтоб рассеять страх. Наконец, дабы проявить совсем необыкновенную храбрость и показать, что проделает он в один день такие подвиги, какие никогда не снились первейшим придворным храбрецам, впал он снова в свои чудачества и, взяв шпагу, сказал мне:

— Если вы обладаете мужеством, то докажите это; покончим сейчас же с нашим спором; мы можем пойти во двор этого дома: он достаточно просторен для поединка.

— Я сделаю все, что вам будет угодно, — отвечал я. — Не думайте, пожалуйста, что я отказываюсь драться, будь то ночью, будь то днем; шансы — одинаковы; прикажите зажечь факелы.