Правдивое комическое жизнеописание Франсиона

слишком много тревог обуревало его душу. Он не переставал думать о словах своей жены, и иногда подозрения терзали его так сильно, что он уже почитал Франсиона за вора, собирающегося дочиста ограбить его дом.

«Завтра же не премину послать за начальником объездной команды и всеми его стражниками, чтоб забрали они сего благоприятеля, — размышлял дю Бюисон и порыве волнения, — он попадется, как воробей в силки. Но боже мой, не глупо ли воображать, что я сумею перехитрить эту продувную бестию: он, может статься, успел уже сделать свое дело и удрал. Горе мне! Я разорен и не знаю, чем себе помочь».

Когда сьер дю Бюисон подходил к концу сих размышлений, дочка и верный ее рыцарь, увлекшись объятиями, принялись так усердно трясти свое ложе, что треск этот долетел до него. Он не знал, что дочь ночует рядом, ибо нарочито отвел эту горницу камердинеру Франсиона, исполнявшему при нем роль приближенного дворянина, а так как там стоял сундук, в коем хранились лучшие его наряды, то, услыхав шум, он подумал, не принялись ли гости взламывать или отпирать это хранилище, чтоб его пообчистить. Он стал внимательно прислушиваться, но тут все стихло. Тогда, не знаю уж в силу какого хода фантазии, он отбросил прежние мысли и обвинил себя в излишней подозрительности; сочтя все это за игру воображения, он внутренне обозвал себя дурным человеком за то, что счел именитого вельможу мазуриком.

Тем не менее он не смог вкусить покоя и, выйдя тихонько из своей горницы, пошел взглянуть, заперты ли двери замка и ночуют ли все дома. Однако, очутившись во дворе, он, несмотря ни на что, испытал тысячи всяких страхов: сперва ему показалось, будто какие-то люди спускаются из окна, и он то и дело оборачивался, чтоб посмотреть, нет ли позади какого-нибудь человека, покушающегося его убить. Под конец всех концов, признав, что разум его впал в заблуждение, он пустился в обратный путь, но, придя в свою горницу, услыхал прежний шум. Убедившись тогда, что он вовсе не обманулся и что ему не померещилось, дю Бюисон прильнул к стенке и принялся тщательно прислушиваться, желая узнать, какие дела творятся в соседнем покое. Юный полюбовник, будучи весьма игривого нрава, говорил в то время своей даме:

— Да-с, существует ли на свете такое препятствие которого бы настойчивость была не в силах преодолеть Я нашел способ отпереть то, что было заперто крепко накрепко: теперь уже поддастся и все остальное.

Когда человек, исполненный самомнения, услышит какие-нибудь двусмысленные слова, то он толкует их в свою пользу; тот же, кто мнит себя предметом всеобщей ненависти, относит все себе в ущерб и в поношение. Таким образом, людская фантазия приспособляется к наклонностям и рисует нам обычно те предметы, которых мы боимся или жаждем. Сие особливо касается скупцов: не успеют они заметить, как двое беседуют между собой, так сейчас же воображают, что те сговариваются похитить их добро.

Сьер дю Бюисон, величайший из всех земных скаредов, отличался этим похвальным нравом, а потому, услыхав слова полюбовника своей дочери, объяснил их соответственно питаемым им подозрениям. Он тотчас же решил, что кто-то силится взломать его скрыню, и гнев окончательно овладел его душой, когда молодой дворянин произнес следующее:

— Впредь мне уже нечего печалиться: я завладел самой драгоценной вещью, какая здесь хранилась. Но мы забыли, что день понемногу приближается: боюсь, как бы меня не застали с поличным, если я тотчас же не удалюсь. Ах, господи, удастся ли мне перелезть через стену? Право, не знаю.

«Честное слово, твоя правда, — говорил про себя сьер дю Бюисон, — ты действительно завладел лучшей пещью в моем доме, раз взял то, что я запер в своей скрыне; но не думай, тебе не удастся это унести: ты сейчас нарвешься у меня на помеху».

Предприняв тогда отважное решение, он взял шпагу и направился к горнице, где попытался высадить дверь ударом ноги. Франсион, проспавший всю ночь, как убитый, и не слыхавший скрипа постели, вскочил при этом шуме и вышел, чтоб осведомиться о причине. Узнав по голосу дю Бюисона, он спросил, что его так рассердило.

— Помилуйте, — отвечал тот, — есть от чего выйти из себя. Там внутри находится кто-то из ваших служи-клей и взламывает мой сундук.

— Не думаю, — возразил Франсион, — я не держу людей, которых не считаю честными. Впрочем, посмотрим; быть может, вы правы; тогда я сам произведу экзекуцию и такую, от которой им не поздоровится.

Пока Франсион говорил эти слова, хозяин кликнул лакея, и тот принес свечу, а дочь, спрятавшая тем временем своего ласкателя под постелью, накинула юбку и отперла дверь, протирая глаза, словно только что проснулась. Отец удивляется, почему она оказалась там, и спрашивает, не слыхала ли она шума в своей горнице. Дочь отрицает; тем не менее он ищет повсюду и наконец заглядывает под постель, где видит ее соратника и узнает в нем своего соседа. Он скорее Подумал бы, что тот собирался похитить пожитки, находившиеся в скрыне, нежели честь его дочери, если бы молодой человек не открыл своих намерений, сочтя это необходимым.