— Ну и дела! — воскликнула Джин. — Джоел когда-нибудь упоминал о какой-нибудь Беренис?
—
— Нет, разумеется, нет, — ровным тоном ответила Джин.
Одри открыла холодильник и вынула из нижнего корытца две заветренные морковки. Зря она набросилась на Джин. Справедливости ради следовало признать:
Джин вертела в руках письмо:
— Что с этим делать?
— Выбрось в помойку.
Одри наблюдала, как Джин аккуратно разорвала листок пополам и запихнула обрывки в мусорное ведро.
— Я же говорила, что она тронутая. — Одри громко хрустнула морковкой. — Больная на всю голову сучка.
Глава 2
На углу Сорок седьмой улицы и Пятой авеню, дожидаясь автобуса на Монси, Роза молча радовалась тому, что избавлена от общества матери с бабушкой, — их вульгарная враждебность по отношению друг к другу совершенно невыносима. Сколько Роза себя помнила, Одри и Ханна пребывали в состоянии войны. Поводы для военных действий разнились, но суть конфликта оставалась неизменной: кто сильнее любит и глубже понимает Джоела, у кого больше прав на его нежные чувства. Одно время Роза и Карла тоже участвовали в этом низкопробном соревновании, но Роза давно и без сожалений покинула поле боя, а Карла… Впрочем, серьезным противником Карла никогда не была, она довольствовалась малым — дозволением коснуться иногда края мантии Джоела. Мать с бабушкой, однако, по-прежнему барахтались в этом омуте, грызлись, словно фанатки, подстерегающие после концерта своего кумира. И сейчас, когда Джоел заболел, битва разгорелась с новой силой. Онемевший, обездвижевший Джоел превратился в символический приз, что оказалось чрезвычайно удобным: отныне можно спорить до бесконечности, кому он больше благоволит и кто точнее разгадывает загадки этого сфинкса, не опасаясь решительных опровержений.
Роза поглядела на толпу ортодоксальных евреев, поджидавших вместе с ней автобус. Почти все мужчины надели темные костюмы и черные фетровые шляпы с высокой тульей. Дресс-код у женщин был менее строгим, но вполне отчетливым: длинные юбки, парики и подчеркнуто уродливые блузки, свитера, кардиганы в три слоя. Роза впервые оказалась в людном месте в компании самых что ни на есть еврейских евреев, и ей чудилось, будто все на нее смотрят. Прохожие на Пятой авеню, за кого они ее принимают? Неужели за одну из этих «странных» личностей? Она украдкой покосилась на свое отражение в витрине. Наряд, который она сочинила ради такого случая, был призван укрощать похотливые взгляды. Нет, сообразила она, за настоящую ортодоксальную иудейку ее трудно принять; самое большее — за полоумную гувернантку викторианских времен, которая пытается скрыть кожное заболевание.
— Роза? — На нее, вытаращив глаза и раскрыв рот, смотрел молодой человек в шортах и майке-безрукавке: — Роза, это ты?
«Не сейчас, — подумала она. — Только не сейчас».
— Я — Крис, — орал парень на всю улицу. — Крис Джексон. Из Барда![23]
Роза легонько хлопнула себя по лбу:
— Ну конечно! Прости, Крис. Тебя не узнать. Как дела?
— Отлично, отлично. — Мельком, но с любопытством он окинул взглядом ее наряд. — А у тебя что нового? Я слыхал, ты теперь живешь на Кубе.
— Жила, но уже год как вернулась, — тихим голосом отвечала Роза в надежде, что Крис последует ее примеру.
— Вау, прикольно! — неизвестно чему обрадовался он. — Говорят, Куба — просто улет!
— Да-а.