Правду! Ничего, кроме правды!!

О в е р м э н (невозмутимо). Я полагаю, что картина жизни в Советской России…

В е д у щ и й. Не слышат господа судьи! Не слышат. Ни один звук не пробивается к ним через толщу времени… из нашего далекого для них сегодняшнего дня. Сказал бы я им кое-что, но, к сожалению, это невозможно.

Г о л о с. В театре невозможного нет!

На сцене все погружается в темноту. Видны только сенаторы за столом.

О в е р м э н. Что такое?

У о л к о т. В чем дело?

Н е л ь с о н. О чем мы сейчас говорили?

С т е р л и н г. О голоде, о разрухе, о бедственном положении в Советской России.

Ю м с. И было установлено…

В е д у щ и й. Ничего не было установлено!

Ю м с. Как это?

О в е р м э н. Шериф, чей это голос? Где шериф?

В е д у щ и й. Я говорю с вами из тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года.

С т е р л и н г. Какой-то спиритический сеанс!

У о л к о т. Шестьдесят седьмой год! Ух, как это еще далеко… Последнее событие, которое я помню, это процесс Сакко и Ванцетти.

Н е л ь с о н. А я не знаю ничего после тысяча девятьсот двадцать пятого года, после «обезьяньего процесса».

О в е р м э н. А я, кажется, умер в тысяча девятьсот тридцатом году…

Ю м с. Да, да.

К и н г (ведущему). Вы что же — историк?

В е д у щ и й. Да. Вроде.

С т е р л и н г. Такой разговор… Это невероятно!

Н е л ь с о н. Для меня — нисколько. Я всегда верил в загробную жизнь.

О в е р м э н. Будьте добры, мистер историк, раз уж так случилось, поведайте нам, как оценила историческая наука труды нашей комиссии?

В е д у щ и й. Сообщу вам свое мнение: я убежден, что все звучавшее здесь ничего общего с действительностью не имеет. Проще говоря, все это клевета.

К и н г. Что, что?

Ю м с. Ну, это уже слишком!

С т е р л и н г. Какая черная неблагодарность — мы столько работали.

К и н г. Но в чем все-таки клевета?

О в е р м э н. Всего этого не было, что ли, в России?

Н е л ь с о н. Голода не было?

У о л к о т. И голодных смертей не было?

С т е р л и н г. И по улицам Петрограда не валялись околевшие лошади?

Ю м с. Было все это или нет, ответьте коротко и ясно!

В е д у щ и й. Было!

О в е р м э н. Значит, не клевета?!

В е д у щ и й. Клевета! Черная ложь! Потому что было хуже. Во сто крат хуже и страшнее.

Н е л ь с о н. Тогда мы вас слушаем.

В е д у щ и й. Вы говорили о каких-то фокстерьерах… А знаете ли вы, что такое «беспайковые дети»? А знаете ли вы, что тифозная вошь косила красноармейские полки сильнее, чем пулеметы Деникина? Тут говорили о лошадях… Лошади дохнут от голода… Да что лошади?! Блок умирал от недоедания! Слышите, Блок!

У о л к о т. Что такое Блок?

В е д у щ и й. Блок — это замечательный…

У о л к о т. Я не вас спрашиваю.

Ю м с (перебирая картотеку). Блок, А. А., тысяча восемьсот восьмидесятого года рождения, русский, из дворян, образование высшее, беспартийный, примкнул к большевикам. Является автором знаменитых частушек, которые распевает молодежь, красноармейцы и даже дети: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем…»

Н е л ь с о н (с иронией). Чудный поэт!

В е д у щ и й. Да знаете ли вы…

О в е р м э н. Погодите, погодите… Пускай вы правы и этот ваш Блок замечательный поэт… Но тогда объясните — почему же он страдает от голода? Почему его не накормят?

В е д у щ и й. Блок получал три пайка. Как писатель, как председатель художественного совета Большого драматического, театра и по журналу, где он печатался. Тем не менее…

С т е р л и н г. Что и требовалось доказать! Даже трех советских пайков не хватает на одного поэта!

У о л к о т. Это отлично подтверждает наши данные.

В е д у щ и й. «Ваши данные»… Нет у вас настоящих данных. Вот они, настоящие! (Поднимает в ладонях большой клубок телеграфных лент. Читает.)

«Смоленск. Хлеб постепенно перестал поступать. Все суррогаты съедены».

«Рязань. В городе совершенно нет ржаной муки, нет ни крупы, ни картофеля».

«Клин. Положение катастрофическое — хлеба нет».

«Нижегородская губерния. Народ оцепенел от ужаса голодной смерти. Вся надежда на отправку восьми вагонов хлеба из Москвы срочным поездом».

Н е л ь с о н. И отправили эти вагоны?

В е д у щ и й. Отправили.

О в е р м э н. Понятно. Кругом голодают, а в Москве, конечно, хлеб есть.

В е д у щ и й. Нет уж, вы послушайте. (Читает.) «В булочных Замоскворечья в течение уже нескольких дней выдают вместо хлеба подсолнухи, по сто граммов на едока. Народный комиссар продовольствия Цюрупа несколько раз был в голодном обмороке. В Кремле открыта столовая для обессилевших работников Совнаркома».

Н е л ь с о н. Так… Ну а что в самой цитадели, в «колыбели», так сказать, то есть в Петрограде?