Праведная бедность: Полная биография одного финна (с иллюстрациями)

Однажды под вечер, — Юха все не приходил, а малыши уже спали, — Хильту прилегла вздремнуть на кровать отца. Ей что-то снилось, и она явственно услышала сквозь сон, как мать несколько раз окликнула ее. С замирающим сердцем она проснулась и поняла, что мать действительно зовет ее. В избе было почти совсем темно. Что случилось? Спросить — страшно. Но вот мать еще раз окликает ее. «Что?» — тревожно отзывается Хильту. «Засвети лампу». Хильту повинуется, все время думая о том, как страшно, что отца нет дома. Мать умирает, а одной в лесу так жутко! Не разбудить ли Лемпи и Мартти? Прежде чем повернуться к матери, она еще успевает различить в кровати их худые лица, одно возле другого. Страдальческое выражение лица матери влечет ее. Хильту идет к ней, и при этом у нее такое ощущение, будто она уже совсем одна здесь, в лесу. Но мать еще жива, еще просит ее о чем-то. Просит помочь, впервые за все время болезни… Хильту видит все сокровенности больной, чувствует влажное, теплое зловоние. Ее тошнит, но в то же время она испытывает нечто ранее ей неведомое — чувство близости к матери, словно они сравнялись годами. Теперь только Хильту замечает желтизну ее кожи и чрезвычайную худобу, так сильно преобразившую, словно очистившую ее черты. Если б даже мать сейчас умерла, ей не было бы страшно.

Однако в ту ночь Рина еще не умерла. Юха задержался из-за того, что зашел на Пирьолу поговорить со старым хозяином. Он хотел попросить у старика денег взаймы, но тот направлял беседу так ловко, что Юха не имел никакой возможности выложить свое дело. Зато Пирьола с большим сочувствием внимал описанию Рининой болезни и не отказался послушать и таких речей, в которых поминалось имя божье. Под конец он обстоятельно объяснил, какое лекарство, по собственному опыту, он считает наиболее подходящим для Рины. Это так подняло Юхино настроение, что он и сам почти уверовал в то, что только ради этого и зашел к Пирьоле. Домой он прибыл в тот самый момент, когда Хильту помогала матери. Небывалость ситуации и новое выражение, появившееся в лице Рины, убедили его в том, что Рине уже не нужны никакие лекарства, но это лишь еще больше обязывало его сделать со своей стороны все возможное. Он только колебался, отправиться ли на розыски необходимых снадобий прямо сейчас или подождать до утра. Рина как будто немного успокоилась, закрыла глаза и лежала тихо. Тогда Юха и Хильту тоже легли, но лампа горела всю ночь.

До утра все шло хорошо. Чуть рассвело, Юха отправился добывать новые целебные средства. Ими оказалась кора черемухи. Из нее следовало приготовить крепкий отвар и давать его больной чуть теплым. Поскольку варево было очень горьким, не мешало подслащать каждый глоток кусочком сахару.

Утром Рине стало так плохо, что Юха должен был приподнять ее, чтобы она могла принять лекарство. Больной было не до этого, но, уступая горячим настояниям Юхи, она все же сделала три больших глотка. Ее тут же вырвало, причем так бурно, что просто чудо, как она не испустила при этом дух. Сладостно свербило на дне Юхиной души, и такое у него было чувство, словно он мучил какую-то малую, беззащитную тварь. Ни к чему другому его врачевательские труды не привели. Рина водила рукой по тому месту, где сидела боль, и, приподняв одеяло, Юха увидел, что вся постель в крови. Он засуетился, желая чем-нибудь помочь, но Рина произнесла слабым, умоляющим голосом: «Не надо». Юха опустил одеяло.

Это были ее последние слова. Она потеряла сознание и больше не приходила в себя, хотя жизнь в ней теплилась до вечера. В обветшалой избе отец и трое детей несколько часов ожидали кончины матери. Время от времени кто-нибудь из них отходил, присаживался отдохнуть и снова подходил к постели. Но вот отзвучал последний вздох. Рина Тойвола заснула сном мертвых, — Рина Тойвола, которая была в жизни плохой служанкой и, возможно, еще более плохой торпарихой, но которая все же попала на это ответственное место в жизни и, выполняя свое назначение, произвела на свет нескольких детей человеческих. Она была ничтожеством в этом мире, но, когда она умирала, дети плакали над ней горючими слезами.

Юха был потрясен до глубины души. Смерть Рины чем-то напомнила ему смерть матери там, в далеком чужом краю. Ощущение чужбины бередило Юхину душу на протяжении всей начальной поры его жизни, и теперь, перед лицом своих плачущих детей, он чувствовал, что его дом здесь. Невольные слезы навернулись на глаза.