Праведники

Кстати, вполне может быть. В конце концов, это они похитили Бет и вправе ждать расплаты. Уилл попытался взглянуть на свое появление в Краун-Хайтсе их глазами. Действительно, он выглядел подозрительно. Пришел, никого не предупредив, прикинулся репортером, начал расспрашивать людей…

— Все чисто… — сказал стражник. У него было ярко выраженное восточное произношение. Израильтянин, не иначе.

— Только это, — добавил рыжебородый, помахивая перед собой обнаруженным у Уилла блокнотом. Рыжебородый передал его невидимому собеседнику Уилла, самого же Уилла без особых церемоний швырнули обратно на скамейку.

Он сидел и слушал, как чужие пальцы неспешно листают страницы его личного блокнота, куда никто, кроме него, никогда не заглядывал. Он испугался, Сэнди предлагал ему оставить все вещи у него дома. Рюкзачок Уилл оставил, а блокнотик все же захватил. И еще думал, что поступил очень хитро. Идиот!

Молчание становилось гнетущим. У Уилла вспотели ладони и затекла спина. Он лихорадочно соображал, что именно могло выдать его. Вроде бы ничего. Многие владельцы блокнотов надписывают их, тем самым закрепляя свое право собственности. Иные даже заполняют первую страничку, где предлагается личная анкета. Уиллу всегда было лень тратить на это время, и сейчас он мысленно себя похвалил.

Другое дело — сами, записи, которых в блокноте было до черта и часть из которых он сделал прямо сегодня, пока шлялся по Краун-Хайтсу. Кто знает, что они скажут этому невидимому человеку. Может, и ничего плохого. Во всяком случае, из них будет видно, что он действительно журналист. «Так почему же я так встревожился?..» Уилл внешне ничем не выдавал своих терзаний, просто сидел, тупо уставившись прямо перед собой, и молча ждал, когда все это закончится.

Может быть, он что-то записал, пока они с Томом «ломали» электронный адрес похитителей? Уилл не помнил, но знал, что это вполне возможно…

Время будто остановилось.

Вдруг в душе Уилла вспыхнула надежда. Господи, как он раньше об этом не подумал?! На самом деле мало кому на этом свете было дано разобрать его фирменную стенографическую абракадабру. Уилл разработал ее опять-таки от лени. Он не мог заставить себя освоить пособие по профессиональной стенографии и вместо этого изобрел собственный стиль — идиотский, ни на что не похожий и едва понятный ему самому. Открытие было сделано еще в Колумбийском университете, а на практике отточено во время работы в «Рекорд».

Уилл всегда опасался, что когда-нибудь редактор попросит его предъявить записи, которые он делал во время работы над той или иной статьей. Особенно если кто-то из фигурантов статьи подаст на Уилла в суд за клевету. И что он предъявит в подтверждение своей правоты? Вот эти каракули? Суду или газете придется нанимать целый штат графологов и криптологов, чтобы разобрать в них хоть что-нибудь!

— Вы нарушили закон, мистер Митчелл. Я не имею в виду правила жизни в нашей общине. Кто мы такие, в конце концов? Всего лишь муравьи, копошащиеся в своем муравейнике. Но вы нарушили закон Ха-Шема.

Этот внезапный приговор упал на голову Уилла, словно кузнечный молот. «Что он имеет в виду?.. Какой, к черту, закон?.. Он что, уличил меня во лжи?!..» — лихорадочно соображал он.

«Не лжесвидетельствуй!»

Одна из десяти заповедей. Древних и знаменитых. Уилл знал, что они признаются как христианами, так и иудеями. Да-да, ребе хотел сказать, что поймал Уилла на вранье, не иначе! Все-таки он что-то такое отыскал в его блокноте, что выдало гостя с головой…

— Мы придаем большое значение главному правилу Шаббата — не носить ничего при себе. Мы чтим это правило. Вы понимаете, мистер Митчелл? Ничего. Ни ключей, ни монет, ни блокнотов.

— Понимаю…

— Эти правила были придуманы не нами, но кто мы такие, чтобы пренебрегать ими? Эти правила действуют в Краун-Хайтсе и распространяются на всех — как на жителей, так и на гостей. Вы сказали, что понимаете… Однако принесли сюда блокнот.

— Это единственное, что я захватил с собой. Все вещи остались у Шимона дома. Я не знал, что правила столь строги, — торопливо проговорил Уилл, обращаясь к возвышавшемуся перед ним книжному шкафу. — И потом… я ведь не еврей. Вы знаете, я не уверен, что вы можете требовать от неевреев соблюдения всех ваших религиозных правил и законов.

В его устах это прозвучало поистине жалко. Так школьник, ковыряя носком ботинка гвоздь в полу, лопочет что-то о том, как собака съела его домашнее задание. И в то же время он не лгал и готов был подписаться под каждым своим словом. Да, он здесь в гостях и уважает тот весьма причудливый образ жизни, который здесь принят. Но всему есть границы. Он не чувствовал себя обязанным участвовать во всех здешних ритуалах. С какой стати?

И ни один разумный человек — а в разумности тех, кто его задержал, он пока не сомневался — не сможет не согласиться с этим. Если в этом состоит их главное обвинение, значит, ребе так ничего и не прочитал в его блокноте… И им придется перед Уиллом извиниться.

— Вы не еврей?