Праведница

Девушка, которой Пиппа являлась всего несколько дней назад, возмутилась бы. Пиппа, однако, уставилась на свое отражения, не моргая. Ее накрыло чувство свободы.

Дело было не в том, что она теперь не хотела следовать манерам. Нет. Она ведь была англичанкой, в конце-то концов. Манеры гарантировали своего рода безопасность. Пиппа всегда знала, куда пойти и как одеться, знала, что нужно сказать в любой ситуации. Титул семьи Пиппы при дворе даровал ей безопасность в обществе.

Важность и преимущества манер были Пиппе так же хорошо знакомы, как пара старых перчаток, с которыми бывает жалко расстаться.

Однако – и, может, впервые в своей жизни – Пиппа четко и ясно видела свой путь. Никаких больше сомнений. Она протянула руку к зеркалу, задумавшись, нет ли и в нем какой-нибудь магии. Когда пальцы Пиппы коснулись прохладной поверхности зеркала, она осознала, что прикасается к собственной щеке. Она закрыла глаза. Представила, что ее рука – это его рука. Что это Арджун прикасается к ней так, как ей этого хотелось, везде, где ей этого хотелось.

Арджун воссоединил Пиппу с семьей. Он привел Лидию и Генри в безопасное место, где за ними могли приглядеть члены Львиных чертогов. Арджун подарил им дом и назвал семьей. Кроме того, он даровал Пиппе выбор. Дал ей возможность самой вычертить направление будущего.

Никто в ее жизни не делал для нее подобного.

Глаза Пиппы блеснули от уверенности. Это было решение, которое далось ей легко. Арджун сказал ей, что она может вернуться к жизни с Фобосом. Что он не станет стоять у нее на пути.

Однако с Фобосом Пиппа никогда не почувствует себя как дома. Больше не почувствует.

Она отвернулась от зеркала и направилась к двери голой, как у спартанцев, ванной комнаты. Сердце ее стучало, пока она шагала по темным каменным коридорам, которые кардинально отличались от коридоров Беседки плюща в королевстве фейри. В этот самый момент что-то в этих кривых стенах и поворотах показалось Пиппе идеальным.

Дом может быть разным. Это не обязательно место. Это порой человек. А порой и чувство.

Пиппа не стала стучать в дверь покоев, которые они делили. Сделав глубокий вдох, она просто распахнула дверь. Арджун сидел в полумраке единственной зажженной свечи. В руке у него была крошечная записная книжечка. И карандашиком размером с большой палец Пиппы он что-то записывал на страницах аккуратным почерком. Последовательным. Пиппа впервые заметила это в тот день, когда Майкл Гримальди расспрашивал ее и Селину о подробностях жуткого убийства в ресторане «Жак» несколько месяцев назад. Пиппе привычка Арджуна постоянно делать заметки показалась любопытной. Отчасти ей было интересно, что он постоянно пишет.

– Пиппа? – спросил Арджун, вскинув брови. Когда свет зажженной свечи озарил подол ее сорочки, его глаза округлились. Он смущенно прочистил горло.

– У меня вопрос, – сказала она. – Как ты уговорил тетушку Имоджин отпустить Генри и Лидию с тобой из Ливерпуля?

Незнакомец решил бы, что улыбка у Арджуна немножко самодовольная. Может, даже снисходительная. Однако Пиппа знала, что юмор был для него самозащитой. За ним Арджун скрывал кое-что куда более глубокое. Куда более искреннее.

– У семьи вампиров есть свои преимущества, – отшутился он.

– Ты бы не посмел.

Он рассмеялся.

– Никаких угроз. Однако чары бывают полезны в подобных случаях. – Арджун откинулся на спинку стула и одарил Пиппу новой широкой улыбкой. – Как раз в прошлом году мы с Буном…

Пиппа обогнула маленькую комнатку и зажала его рот рукой. Арджун уставился на нее, и свет пламени свечи очерчивал его выточенные словно из камня черты лица. Пиппа передвинула руку, положив ему на щеку. Позволила себе запустить пальцы в его темные кудри. Арджун закрыл глаза, и записная книжка с карандашиком выпали из его рук.

Его волосы тоже были влажными. Он пах теплыми специями.

Пиппа села к нему на колени. Обняла коленями его бедра.

– Что ты пишешь? – спросила она.

Арджун положил ладонь ей на спину.

– Записываю, как прошел день, – сказал он.

– Ведешь журнал?

– Вроде того. – Он одарил Пиппу кривой улыбкой. Искренней. – Это чтобы быть уверенным, что мою память никогда никто не отнимет.

Пиппа кивнула.

– У Селины отняли воспоминания после того, что произошло в соборе.

– Да. – Арджун сделала паузу, а потом добавил: – Память моему отцу тоже стерли.

Пиппа озадаченно моргнула.

– Когда? – спросила она.

– Когда я был ребенком, мать решила увести меня в Сильван Уайль. Он попросил стереть ему память и увезти его в другой город, где бы ничего не напоминало о боли от нашей потери.

Пиппа прикусила губу.

– Получается, ты никогда больше не видел отца? – уточнила она.

– Видел, – тихонько ответил Арджун. – Он был… гораздо старше. – Он встретил взгляд Пиппы. – И не знал, кто я такой.

– Сочувствую, – прошептала она.

Арджун пожал плечом.

– Ничего с этим не поделаешь, – сказал он. – Я смирился.

– С подобным не мирятся. – Пиппа обняла его лицо руками. Поцеловала в лоб. Затем поцеловала в кончик носа. – Ты… любим, Арджун Десай, – сказала она негромко. – Столь любим.

Арджун сглотнул. Прижался лбом ко лбу Пиппы.