Правек и другие времена

— А вы? Что вы думаете? Есть Бог или нет его?

— Значит, так. — Иван растопырил пальцы прямо перед лицом Изыдора, и мальчику показалось, что Иван подмигнул одним глазом. Он загнул первый палец:

— Или Бог есть и был, или, — добавился второй палец, — Бога нет и не было. Или же, — третий палец загнулся, — Бог был, но его больше нет. Ну и наконец, — тут он пихнул Изыдора кулаком с четырьмя загнутыми пальцами, — Бога еще нет и он только должен появиться.

— Изек, сходи за дровами.

Такой тон появлялся у Миси, когда мужчины начинали рассказывать неприличные анекдоты.

Изыдор пошел и все время думал об Иване Мукте. О том, что Иван Мукта, наверное, мог бы еще много чего рассказать.

Через несколько дней ему наконец удалось поймать Ивана совсем одного. Тот сидел на скамейке перед домом и чистил ружье.

— А как оно там, где ты живешь? — отважно спросил Изыдор.

— Точно так же, как здесь. Только леса нет. Есть одна река, но очень большая и очень далеко.

Изыдор не стал развивать эту тему.

— Ты старый или молодой? Мы не можем отгадать, сколько тебе лет.

— Сколько есть, все мои.

— А может тебе быть, например, семьдесят лет?

Иван рассмеялся и отложил винтовку. Не ответил.

— Иван, как ты думаешь, может ли быть так, чтобы Бога вообще не было? Тогда откуда все это взялось?

Иван скрутил папироску, а потом затянулся, прищурившись.

— Посмотри вокруг. Что ты видишь?

— Вижу дорогу, а за ней поле и сливы, и траву между ними… — Изыдор вопросительно посмотрел на русского. — … А дальше лес, и там наверняка грибы, только их отсюда не видно… И еще я вижу небо, снизу голубое, а сверху белое и кудрявое.

— И где же этот Бог?

— Он невидимый. Он внутри. Он руководит и управляет всем этим, устанавливает законы, все друг к другу подлаживает…

— Ладно, Изыдор. Я знаю, что ты умный, хоть по тебе и не скажешь. Знаю, что у тебя есть воображение. — Иван понизил голос и начал говорить очень медленно: — Теперь представь себе, что нет никакого Бога, как ты говоришь, внутри. Что никто ни за чем не следит, что весь мир — это одна большая куча мала или, еще хуже, какая-то машина, испорченная сенокосилка, которая работает только с разгону…

Изыдор еще раз попробовал посмотреть, как велел ему Иван Мукта. Напряг весь свой ум и широко открыл глаза, так что они даже начали слезиться. Тогда на короткий миг он увидел все совершенно по-другому. Повсюду простиралось пространство, пустое и бесконечное. Все, что существовало в этом мертвом пространстве, все, что жило, было беспомощным и одиноким. События происходили по случайности, а когда случайность не срабатывала, появлялся механический закон. Ритмичная машина природы. Поршни и зубчатые колеса истории. Закономерности, которые трухлели изнутри и рассыпались в прах. Везде царили холод и тоска. Каждая тварь стремилась прижаться к чему-нибудь, к чему-нибудь прильнуть, к вещам, друг к другу, но получались от этого только страдание и отчаяние.

Характерным свойством того, что увидел Изыдор, была временность. Под красочной внешней оболочкой все объединялось в распаде, гниении и разрушении.

Время Ивана Мукты

Иван Мукта показал Изыдору все самое важное.

Начал с того, что показал ему мир без Бога.

Потом отвел его в лес, где хоронили расстрелянных немцами партизан. Многих из этих мужчин Изыдор знал. Потом у него была сильная горячка, и он лежал в холодной спальне на кровати сестры. Мися не хотела пускать к нему Ивана Мукту.

— Вам доставляет удовольствие показывать ему все эти страшные вещи. Но ведь он еще ребенок.

Но в конце концов она разрешила Ивану сесть у кровати больного. В ногах он положил ружье.

— Иван, расскажи мне о смерти и о том, что бывает после смерти. И скажи, есть ли у меня бессмертная душа, которая никогда не умрет, — попросил Изыдор.

— В тебе есть маленькая искорка, которая никогда не погаснет. И у меня тоже есть.

— У всех она есть? И у немцев?

— У всех. А теперь спи. Когда выздоровеешь, я возьму тебя к нам, в лес.

— Ну, пора уже вам идти, — сказала Мися, заглядывая из кухни.

Когда Изыдор выздоровел, Иван исполнил обещание и взял мальчика с собой в расположение русской части в лесу. А еще он разрешил ему смотреть в свой бинокль на немцев в Котушуве. Изыдор удивлялся, что немцы в нем ничем не отличались от русских. У них был тот же цвет формы, те же окопы и те же каски. Теперь он и вовсе не мог понять, почему в Ивана стреляли, когда тот носил в своем кожаном планшете приказы от хмурого лейтенанта. Стреляли и в Изыдора, когда он сопровождал Мукту. Изыдор должен был пообещать, что никому об этом не расскажет. Если бы отец узнал, он задал бы ему хорошую трепку.

Иван Мукта показал Изыдору еще кое-что, о чем Изыдор не мог никому рассказать. Не потому, что нельзя было, что Иван запретил, а потому что воспоминание об этом вызывало в нем беспокойство и стыд. И то и другое было слишком большим, чтобы рассказывать, но не слишком большим, чтобы об этом не думать.

— Все соединяется одно с другим. Так было всегда. Потребность соединения — самая сильная из всех. Достаточно посмотреть вокруг.