Правек и другие времена

«Варшава» Полипы заехала настолько далеко, насколько удалось. Но потом Полипа должен был выйти и последние метры идти пешком. Он спотыкался на колеях лесной дороги и чертыхался. Оказавшись наконец перед полуразвалившейся хатой Колоски, он сплюнул от злости.

— Эй, добрая женщина, не изволите-ка выйти, у меня к вам дело! — закричал он.

Колоска вышла из дома и посмотрела прямо в красные глаза Полипы.

— Я не отдам ее тебе.

На мгновение он потерял уверенность, но тут же взял себя в руки.

— Она уже моя, — сказал он спокойно. — Только вот уперлась, что ты должна ее благословить. Мне надо у тебя попросить ее руки.

— Я не отдам ее тебе.

Полипа повернулся в сторону машины и крикнул:

— Рута!

Через минуту дверь открылась, и из машины вышла Рута. Ее волосы были теперь короткие и кудряшками выпадали из-под маленькой шляпки. В узкой юбке и на каблуках она казалась очень худой и очень высокой. Она с трудом шла в этих своих туфлях по песчаной дороге. Колоска жадно смотрела на нее.

Рута остановилась около Полипы и неуверенно взяла его под руку. Этот жест окончательно ободрил Полипу.

— Женщина, благословляй дочь, потому что у нас не так много времени.

Он чуть подтолкнул девушку вперед.

— Идем домой, Рута, — сказала Колоска.

— Нет, мама, я хочу выйти за него замуж.

— Он причинит тебе зло. Я тебя из-за него потеряю. Это оборотень.

Полипа засмеялся.

— Рута, возвращаемся… это бесполезно.

Девушка внезапно повернулась к нему и швырнула ему под ноги сумку.

— Я не пойду, пока она мне не разрешит! — крикнула со злостью.

Подошла к матери. Колоска обняла ее, и они стояли так, пока Полипа не начал терять терпение.

— Возвращаемся, Рута. Нечего ее уговаривать. Нет так нет. Тоже мне барыня.

Тогда Колоска сказала ему над головой дочери:

— Можешь взять ее, но я поставлю тебе одно условие.

— Ну? — заинтересовался Полипа. Он любил торговаться.

— С октября до конца апреля она твоя. От мая до сентября — моя.

Не ожидавший такого оборота, Полипа посмотрел на нее, будто не понимая. Потом начал на пальцах пересчитывать месяцы, и у него получилось, что деление неравное и что он на нем выигрывает. У него было больше месяцев, чем у Колоски. Он хитро улыбнулся:

— Хорошо, будь по-твоему.

Рута взяла руку матери и положила себе на щеку.

— Спасибо, мама. Мне будет хорошо. У меня там есть все, чего я только ни захочу.

Колоска поцеловала ее в лоб. Она даже не посмотрела на Полипу, когда они уходили. Машина, перед тем как тронуться, выпустила клубы серого дыма, и в первый раз в своей жизни деревья на Выдымаче попробовали выхлопного газа.

Время Миси

Для семьи и коллег по работе, для секретарей и адвокатов Павел устраивал по случаю именин приемы, в июне, на Петра и Павла. Но на день рождения приглашал всегда одного Полипу. День рождения — это для друзей, а у Павла был один друг.

Когда дети слышали глухое рычание «Варшавы», то убегали в переполохе в потайное место под лестницей. Полипа, не зная, что будит такой страх, приносил детям большой термос с мороженым, а в картонной коробке — вафли.

Мися в голубом платье для беременных попросила их к столу в комнате, но они не торопились занимать места. Руту остановил в дверях Изыдор.

— У меня новые марки, — сказал он.

— Изыдор, не мучь гостей, — пожурила его Мися.

— Ты красиво выглядишь в этой шубе, прямо как Снежная Королева, — шепнул Изыдор Руте.

Мися стала подавать еду. Были заливные ножки и два вида салата. Была ветчина и фаршированные яйца. На кухне разогревался бигос и скворчали куриные ножки. Павел налил в рюмки водку. Мужчины уселись друг против друга и разговаривали о ценах на кожу в Ташуве и в Кельцах. Потом Полипа рассказал непристойный анекдот. Водка исчезала в горлах, и рюмки казались слишком маленькими, чтобы утолить эту чудовищную жажду тел. А мужчины все еще казались трезвыми, хотя лица у них покраснели и оба расстегнули воротники. Под конец их глаза стали мутными, словно замерзли изнутри. Тогда Рута вышла за Мисей на кухню.

— Я тебе помогу, — сказала она, и Мися дала ей нож. Большие руки Руты резали пирог, а красные ногти мелькали над белизной крема, словно капельки крови.

Мужчины начали петь, и Мися посмотрела на Руту обеспокоенно.

— Мне надо уложить детей. Отнеси им пирог, — попросила она.

— Я тебя подожду. Помою посуду.

— Рута! — заорал вдруг из комнаты пьяный Полипа. — Иди сюда, девка!

— Идем, — быстро сказала Мися и взяла поднос с пирогом.

Рута отложила нож и неохотно пошла за Мисей. Они сели рядом с мужьями.

— Смотри, какой я купил жене лифчик! — крикнул Полипа и рванул на Руте блузку, открывая веснушчатое декольте и белоснежный кружевной бюстгальтер. — Французский!

— Перестань, — тихо сказала Рута.

— Чего — перестань? Мне что — нельзя? Ты принадлежишь мне, вся ты и все, что на тебе. — Полипа посмотрел на развеселившегося Павла и повторил:

— Она принадлежит мне! И все, что на ней! Всю зиму она моя. А летом она выметается к матери.